Иванов С.С. О истории диалектологии

Российская академия наук

Сибирское отделение

Институт гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера

КОРЕННЫЕ НАРОДЫ ЯКУТИИ: ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЕ И КУЛЬТУРНЫЕ ДИАЛЕКТЫ

Сборник научных статей

ЯКУТСК-2018

ПРЕДИСЛОВИЕ

В 2018 году доктору филологических наук, заслуженному ветерану СО РАН, заслуженному деятелю науки РС(Я), старшему научному сотруднику отдела якутского языка Института гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера СО РАН Спиридону Алексеевичу Иванову исполнилось 90 лет.

С.А. Иванов – специалист в области якутской диалектологии, внесший огромный вклад в развитие языковедческой науки в республике. В написанных им четырех фундаментальных монографиях, а также многочисленных научных статьях глубокому исследованию подверглись фонетические, грамматические, лексические, исторические аспекты диалектной системы якутского языка. В российской тюркологической науке С.А. Иванов широко известен как автор «Диалектологического атласа якутского языка», на картах которого представлено территориальное распространение явлений, образующих диалектные континуумы.

В связи со знаменательной не только для юбиляра, но и в целом для гуманитарной науки республики датой, в апреле 2018 года ИГИиПМНС СО РАН организовал и провел круглый стол «Коренные народы Якутии: территориальные и культурные диалекты». Участие в работе конференции приняли коллеги-ученые из ИГИиПМНС СО РАН и СВФУ им. М.К. Аммосова. Программа круглого стола была разработана в русле концептуальной идеи о том, что любые диалектные явления в языке представляют собой не только лингвистические территориальные единицы —  они тесно связаны с особенностями материальной и духовной культуры, историко-культурными традициями локальных групп народа. Исходя из этого, содержание мероприятия составили доклады и сообщения, освещающие актуальные вопросы диалектного многообразия языков коренных народов РС(Я): особенности территориальных диалектов и говоров, отражение особенностей диалектов в лексикографии и ономастике; социальные и культурные диалекты в условиях полиэтничности. 

Сборник состоит из трех разделов. Раздел «Территориальные диалекты якутского языка в контексте научного творчества С.А. Иванова» посвящен оценке научного вклада юбиляра в становление и развитие различных направлений якутской диалектологии. Раздел предваряет обширная статья, в которой   С.А. Иванов изложил подвел основные итоги изучения говоров якутского языка и изложил свои взгляды на дальнейшие задачи якутской диалектологии в современных условиях.  Материалы раздела посвящены также научному анализу его исследований по истории якутского языка, фонетическим, морфологическим, лексическим особенностям его говоров.

Содержание раздела «Особенности территориальных диалектов народовРоссии»составили статьи, отражающие актуальные проблемы исследования диалектного разнообразия языков. Раздел открывается статьей известного тюрколога А.Г. Шайхулова, в которой обоснована идея идеографической систематизации диалектной лексики любого языка. В статье С.И. Шариной на примере анализа состояния и перспектив развития эвенской диалектолоии подчеркнута роль изучения диалектов и говоров малочисленных народов Севера в максимально полном описании их языков. В остальных материалах раздела выявлена значимость диалектной лексики в семантико-стилистическом расслоении языка, проанализировано отражение различных тематических групп лексики в диалектологических словарях, взаимодействие говоров с литературным языком. 

Третий раздел под названием «Этноязыковое и этнокультурное своеобразие языков народов РС(Я)» охватывает широкий спектр вопросов этноязыковой ситуации, отражения территориальных диалектов в духовной и материальной культуре народов республики. Как известно, к компонентам традиционной этнической культуры в первую очередь относится лексика, она всегда отражает особенности не только языковых, но и культурных диалектов. Исходя из этого, значительная часть раздела отведена разноаспектным статьям, посвященным анализу различных лексико-семантических и категориальных классов культурной лексики.

I. Территориальные диалекты якутского языка в контексте научного творчества С.А. Иванова

С.А. Иванов

Изучение якутских говоров: итоги и задачи

Как известно, важнейшие диалектные расхождения языка саха были отмечены еще в «Грамматике» О.Н. Бетлингка, но они не рассмотрены как диалектальные признаки. В то же время академик счел нужным отметить, что «Уваровский и Миддендорф также решительно утверждают, что повсюду, где они побывали, говорят на одном и том же языке. Но если присмотреться между тем поближе к спискам слов и бумагам Миддендорфа, то должны будем признать, что некоторые согласные произносятся ни везде одинаково: так, нередко вместо ч находим мягкое т, а вместо дь – мягкое д; также в некоторых районах ассимиляция согласных, кажется, не достигла того объема, как он представлен в нашей грамматике» [Бётлингк, 1989, с. 68].

Еще дореволюционное время диалектные расхождения якутского языка были зафиксированы в фольклорных записях и в дошедшем до наших дней труде «Краткое описание Верхоянского округа» И.А. Худякова, в «Грамматике якутского языка» С.В. Ястремского.  А «Словарь якутского языка» Э.К. Пекарского, как отметила Е.И. Убрятова, «… представляет собой богатейшие собрание диалектного материала» [Убрятова, Указ. работа, с. 4]. Особо отметить, что по своим наиболее заметными произносительными особенностями и четкой территориальной приуроченностью лабиализованные и нелабиализованные варианты произношения слов давно привлекали внимание исследователей якутского языка и его территориальных диалектов. Вышеназванное явление встречается в ограниченном количестве слов исконно тюркского, монгольского и другого иноязычного происхождения.

Лабиализованные и нелабиализованные варианты произношения слов аҕырыа  ~ оҕуруо ʻмелкие бусы; бисерʼ, хадыһа ~ ходуһа ʻсенокосное угодьеʼ, элиэр ~ өлүөр ʻздоровыйʼ, тэһиин ~ төһүүн ʻповодьяʼ и некоторые другие известны были О.Н. Бётлингку, но они были квалифицированы им как «чередование гласных основы без объяснимых причин» [Бётлингк, 1989, с. 151-152].

Первым ученым, квалифицировавшим «перемену широкого на другой широкий и узкого на другой узкий» как диалектное явление, можно считать С.В. Ястремского. Он писал: «В якутском языке есть известное число основ, гласные которых появляются в двоякой форме: ааҕый = ооҕуй, хатын = хотун, салыыр = солуур, … сэриин = сөрүүн, мэккис = мөккүс. В этом, между прочим, сказываются различия в говорах». Такую двоякую форму проявления гласных С.В. Ястремский также рассматривал как «перемену, не вызванную стоящими рядом звуками» [Ястремский, 1900, с. 9].

Исследовавший в сравнительном плане законы гармонии гласных в якутском языке В.В. Радлов пришел к выводу, что обратное влияние губных гласных проявляется в якутском языке так же, как и в таранчинском (в илийском диалекте уйгурского языка – С.И.): хотун (в якутском и таранчинском) ʻженщинаʼ = древнетюркскому хатун; хомус (як.) хомуш (таранч.) = камыш (тюрк.) ʻкамышʼ; үтүө (як.) ʻхорошоʼ = эдгү (уйгур.); но диалектах якутского языка встречаются также формы хатын, хамыс. [Radloff, 1908. S. 4].

Смену корневого а гласным о в основах типа хатын – хотун, салыыр – солуур, хамыс – хомус, хамый – хомуй и т.п. Л.Н. Харитонов также отнес к фонетически необусловленной вариации звуков, не вызываемой влиянием соседних звуков и не объяснимой действием фонетических законов [Харитонов, 1947, с. 79].

Проблема якутского аканья и оканья в сравнительно-сопоставительном плане более подробно и глубоко рассмотрена в работе Е.И. Убрятовой «Опыт сравнительного изучения фонетических особенностей языка населения некоторых районов Якутской АССР». Фонетическое явление аканья и оканья в говорах якутского языка в этой работе характеризовано как явление, «обусловленное историческими причинами» [Убрятова, 1960, с. 36], и указывается, что оно «наблюдается только в ограниченном числе основ тюркского и монгольского происхождения, исторически имевших состав гласных, не соответствующий ныне действующим законам гармонии гласных якутского языка» [Там же, с. 47]. По мнению ученого «аканье» возникло в языке якутов, где сохранилось сильное влияние монгольского акцента, а именно – ударного начального слога, столь характерного для монгольских языков и, таким образом, утвердился на определенной территории «акающий» вариант произношения в основах хатын, сарык, дайды, хатыыр; а «оканье» установилась в языке которых ударение закрепилось на конце слова и, таким образом, на другой территории получил локальное развитие огубленный вариант произношения хотун, сорук, дойду, хотуур.

В то же время Е.И. Убрятова связывала образование якутского аканья ~ оканья с установлением ныне действующих законов гармонии гласных [Убрятова, 1960, с. 41].

Таким образом, проф. Е.И. Убрятова впервые в якутском языкознании, после акад. В.В. Радлова, объясняла происхождение якутского аканья ~ оканья комбинаторными изменениями звуков.

Наличие аканья ~ оканья в говорах якутского языка в своих трудах отмечали Н.К. Антонов, П.С. Афанасьев, М.С. Воронкин, Н.Д. Дьячковский, Е.И. Коркина, Н.Е. Петров, П.А. Слепцов и другие, которые, однако, неуклонно придерживались мнения проф. Е.И. Убрятовой. Более того, данная версия Е.И. Убрятовой не отрицается и российскими учеными создающими «Сравнительно историческую грамматику тюркских языков» [СИГТЯ, 1984, с. 82], хотя существуют авторитетные мнения крупных ученых. К примеру, А.М. Щербак, изучив тюркский вокализм в сравнительно-сопоставительном плане, писал: «Ударение в тюркских языках является недостаточно выраженным и слабо централизующим.» «… перемещение более сильного ударения с одного слога на другой  практически лишено смыслоразличительной функции…» [Щербак, 1970, с. 117]. Как бы подкрепляя свое мнение, он утверждает: «Мы думаем, глубоко прав М. Граммон, указывающий, что «направление» гармонии гласных не связано с местом ударения и обусловлено исключительно той ролью, которую играет в слове корень» [Там же].

Трудно судить о характере и месте ударения того монгольского языка, из которого якутский язык перенял массу монгольских слов, в том числе основ, получивших в якутской речи двояковую огласовку. В первой четверти XX века в языке халха-монголов Б.Я. Владимирцов находит динамическое ударение, падающее на первом слоге слова [1929, с. 97], что, видимо, имела в виду Е.И. Убрятова при объяснении происхождения якутского аканья. В начале 90-х годов видный монголист и тюрколог В.И. Рассадин допускает, что монгольские языки сначала не имели постоянно фиксированного ударения на начальном слоге слова, ударение было подвижным [Рассадин, 1982, с. 46-47]. Экспериментальное изучение фонетики современного монгольского языка показывает, что «в монгольском языке нет сильного динамического ударения, постоянно падающего на первый слог; в нем вообще нет отчетливо воспринимаемо самими носителями языка ударения, последовательно выделяющего в слове один определенный слог» [Герасимович, 1975, с. 122]. Если взять язык саха, то где бы ни находилось ударение, оно практически не имеет заметного влияния на формирование фонетического облика слова в устной речи якутов.

Иное объяснение происхождению и распространению якутского аканья и оканья дает П.П. Барашков. По его мнению, якутское «оканье, или губная гармония гласных, связано с эвенкийским произношением, ибо  в эвенкийском языке сильно развито огубление гласных…» (т.е. губное притяжение – С.И.). «Зона распространения аканья совпадает с территорией, занятой эвенами, а зона распространения оканья – с территорией, занятой эвенками» [Барашков, 1971, с. 26-27].

Таким образом, можно заключить, что исследователи всё-таки постепенно приближались к верному разрешению проблемы происхождения якутского аканья ~ оканья.

В первые годы советской власти, когда еще не существовала якутская диалектология автор капитального труда «Ураангхай сахалар» Г.В. Ксенофонтов, по словам крупного историка академика В.Н. Иванова «удивительно эрудированный автор», как подобает ему весьма верно зафиксировал и довольно подробно описал основные диалектальные различия говоров северных якутов – оленеводов. В результате он пришел к выводу, согласно которому «… говор оленных якутов расходится от говоров якутов-скотоводов гораздо сильнее чем последние между собой. Поэтому было бы целесообразно якутское наречие прежде всего разделять на говоры южные (скотоводов) и северные (оленеводов)» [см. Ксенофонтов, Т. I, кн. 1, 1992, с. 311-317].

Картографирование основных диалектных расхождений говоров якутского языка полностью подтверждает правомерность такого суждения Г.В. Ксенофонтова, хотя сегодня в результате проникновения признаков других говоров и нивелирующего влияния норм якутского литературного языка прежний ареал говоров оленных якутов значительно разрушен. Однако сохранились некоторые их следы, по которым вполне можно установить диалектные признаки двух древних территориальных диалектных образований якутского языка, условно названных нами северным диалектным ареалом с явными архаическими чертами и южным диалектным ареалом,  в котором диалектные различия, соотносимые с диалектными признаками северного диалектного ареала, представляют собой черты новообразования [см. Иванов, 2014, с. 266-271; ДАЯЯ, 2010, карта 167 и комментарий к карте с. 75].

Весьма интересно также утверждение Г.В. Ксенофонтова, согласно которому «Верхоянские якуты-скотоводы и весь север Якутского округа (Намцы, Дюпсюно-Борогонцы и Баягантайцы) определенно акают, тогда как население южной половины Якутского округа и всего Вилюя окают. Значит, оленеводческую культуру севера Якутского края, поскольку она отличается от местной тунгусской, принесли окающие якуты через бассейн Вилюя задолго раньше нашествия акающих якутов-скотоводов, наступавших на север со стороны Якутского округа» [Ксенофонтов, Т. I, кн. 1, 1992, с. 311-312]. Такое решительное суждение Г.В. Ксенофонтова, на наш взгляд, соответствует действительному положению дел.

Еще в дореволюционное время о местных различий территориальных диалектов якутского языка с попыткой предварительной классификации писали из якутских лингвистов, историков и этнографов А.Е. Кулаковский, С.А. Новгородов, Г.В. Ксенофонтов и некоторые другие. В советское время о признаках территориальных диалектов постоянно также напоминали А.А. Кюндэ, П.П. Барашков, Л.Н. Харитонов и другие. Несмотря на все вышесказанное до 40-х годов прошлого века в якутском языкознании и в других отделах науки преобладало убеждение, что в языке якутов имеются многочисленные диалектные различия, но нет диалектных образований [см. Убрятова, 1960, с. 9].

Как утверждают ученые, диалектология составляла раздел античного языкознания, существовало в роли придатка этнографии. Тюркская диалектология берет свое начало со II половины XI века, основоположником которой считается Махмуд Кашгарский, который владел многими диалектами тюркских языков. Свой бессмертный труд «Дивану Лугат ит-Тюрк» (Собрание тюркских слов), содержащий около 7500 слов, он написал в 1072-1078 гг., хотя он работал над ним всю свою жизнь. Для создания этого труда Махмуд Кашгарский объездил множество городов, кишлаков и аулов [см. Юдакин, 2001, с. 303-304].

Западноевропейская диалектология зарождалась с конца XVII в. Истоки русской диалектологии восходят к  XVIII в., что связано с именами В.К. Тредиаковского и М.В. Ломоносова. Она получила дальнейшие развитие в трудах А.Х. Востокова, И.И. Срезневского, В.И. Даля, А.А. Потебни, А.И. Соболевского, А.А. Шахматова, Н.Н. Дурнова, П.Н. Соколова, Д.Н. Ушакова. После 1917 года она стала интенсивно развиваться в трудах А.М. Селищева, Р.И. Аванесова, А.Н. Гвоздева, Б.А. Ларина, В.Н. Сидорова, Ф.П. Филина и многих других.

Почему такой постоянный повышенный интерес к диалектам и говорам языка? Неослабевающий интерес диалектам языков, прежде всего, вызван тем, что диалектология тесно связана с историей языка и его носителей. Данные диалектологии позволяют установить какие-то древнейшие экономические связи и языковые контакты. В языке саха и его диалектах, например, находят древнетюркские слова и слова письменно-монгольского языка средневекового периода, более того, обнаруживают древнекитайские, тибетские, санскритские и арабо-персидские лексические и грамматические элементы. Диалектные материалы позволяют утвердить принципы орфографии, установить нормы литературного языка, усовершенствовать орфографические и орфоэпические правила, выявить табуированные слова и их эвфемистические синонимы, заведенные народом испокон веков. Слова диалектной лексики позволяют составить областные или диалектологические словари, материалы которых, в свою очередь, могут дополнять словарные статьи полных толковых этимологических, исторических, фразеологических, терминологических и других учебных и отраслевых словарей.

Первоначальное плановое изучение якутских говоров началось со второй половины 30-х годов прошлого века, когда в 1935 году при СНК ЯАССР был создан Научно-исследовательский институт языка и литературы. Институт тогда же провел первую диалектологическую экспедицию в Мегино-Кангаласский, Чурапчинский и Таттинские районы. Собран предварительный диалектный материал якутского языка, который и лег в основу изданного в том же году «Диалектологического вопросника якутского языка», составленного П.П. Барашковым и И.И. Барашковым под общей редакцией В.Н. Чемезова. Однако тогдашние немногочисленные лингвистические кадры всецело были мобилизованы на разрешение прикладных задач по установлению принципов якутской орфографии и кодификации норм литературного языка. Разработка первых орфографических правил требовала учитывать наиболее существенные диалектные расхождения родного якутского языка. Первыми собирателями диалектологического материала явились фольклористы С.И. Боло и А.А. Саввин. В 1940-1941 гг. С.И. Боло выполнил предварительное описание диалектных полевых материалов из Оймяконского, Момского, Средне- и Нижнеколымского районов Якутской АССР.

В первые годы Великой Отечественной войны 1940-1945 гг. изучение диалектной системы якутского языка временно приостановилось, но возобновилась с 1944 г. Работавший в то время завотделом языка и письменности института Н.С. Григорьев опубликовал ряд статей, где он давал советы и задания корреспондентам на местах, как проводить сбор диалектологических материалов. Стало поступать корреспонденции с мест. Более качественные материалы были собраны и высланы из Усть-Янского, Анабарского, Среднеколымского и Вилюйского районов Якутской АССР.

Считается, что более планомерное изучение говоров якутского языка началось только с 1950 года, когда была организована комплексная экспедиция ИЯЛИ ЯФ СО АН СССР, в составе который работал диалектологический отряд из 5 человек, охвативший полевым обследованием говоров якутов Усть-Алданского и Амгинского районов. С тех пор ежегодно стали организовываться диалектологические экспедиции в разные районы Якутской АССР.

С 1950 по 1992 г. были охвачены фронтальным диалектологическим обследованием говоры якутов 29 районов ЯАССР. Кроме того, были организованы экспедиционные поездки в места проживания есейских, магаданских, бодайбинских, катангских, удских якутов, еще таймырских и анабарских долган.

На основании собранных материалов сделаны первичные описания территориальных диалектов якутского языка. Из этих работ опубликованы описания говоров только Аллаиховского, Момского, Абыйского, Среднеколымского, Кобяйского, Орджоникидзевского (Хангаласского), Ленского, Оленекского, Анабарского и Булунского районов.

В 1940 г. по окончанию аспирантуры Е.И. Убрятова успешно защитила кандидатскую диссертацию на тему «Язык норильских долган», что стало событием для якутского языкознания. Язык норильских долган Е.И. Убрятовой охарактеризован как своеобразный диалект якутского языка. Работа опубликована в 1985 г., т.е. спустя 45 лет после ее завершения. Однако диалект таймырских долган на этот раз представлен как самостоятельный язык в системе тюркских языков. В настоящее время язык долган русские тюркологи относят к якутской подгруппе уйгуро-огузской группы. [см. Артемьев, 1999, с. 8, 129].

По мнению якутских диалектологов, диалект таймырских и анабарских долган считать его самостоятельным языком еще рано [см. Воронкин, 1999, с. 160-165], так как фонетическая система и грамматический строй этого идиома в наше время не показывает большого различия от таковых общеякутского языка. Заметные расхождения наблюдаются в лексике, но не особенно затрудняющие общения благодаря преобладающей роли исконно якутской лексики в речи долган.

При формировании якутского национального языка, при установлении норм якутского литературного языка ведущее положение занимают говоры якутов центральной Якутии, где давно складывались два диалекта якутского языка, но понятного для носителей других периферийных говоров. Однако постоянно вставала задача подробного описания всех центральных и удаленных из них говоров якутского языка. Возникла необходимость не только констатация фактов существования диалектных различий, но и их исторического освещения. Кроме того, для установления норм литературного языка требовалось выявить частотность употребления, ареал территориального распространения всех основных диалектных расхождений.

В деле первоначального становления якутской диалектологии большую заслугу имеют А.Е. Кулаковский, С.А. Новгородов, Г.В. Ксенофонтов, А.А. Иванов – Кюндэ, С.И. Боло, А.А. Саввин, которые впервые в якутском языкознании во всеуслышание утвердили, что якутский язык имеет свои местные разновидности и диалектальные образования. Для дальнейшего развития указанного раздела якутского языкознания главенствующую роль сыграли Е.И. Убрятова, М.С. Воронкин, П.С. Афанасьев, Е.И. Коркина, многое сделали П.П. Барашков и М.П. Алексеев. В фольклористических, этнографических, лингвистических лексикографических работах вышеуказанных лиц зафиксированы почти все основные фонетические, грамматические и лексические диалектные расхождения, порою им даны предварительные научные интерпретации и лексико-семантические толкования.

В сборе и обработке диалектологического материала наряду с диалектологами в течение ряда лет сотрудничали Н.К. Антонов, Г.А. Никифоров, П.К. Габышев, Н.В. Емельянов, В.Д. Кривошапкина, М.Т. Жиркова, Р.Р. Жиркова, Н.Н. Ефремов, Н.И. Данилова, Н.И. Попова, И.Н. Новгородов, Ю.И. Васильев и другие. В результате был накоплен большой фактический материал, на базе которого написан ряд монографических работ, составлены два диалектологического словаря якутского языка. Изданные в 1976 и 1995 гг. диалектологические словари содержат около 13500 словарных статей и являлись значительным достижением якутской диалектологии. В «Словари» вошли, прежде всего, диалектные слова, собранные Г.В. Ксенофонтовым, А.Е. Кулаковским, С.И. Боло, А.А. Саввиным, а также диалектные материалы «Словаря якутского языка» Э.К. Пекарского и всех первичных описаний говоров якутского языка. Однако как первый опыт свода диалектной лексики языка саха названные диалектологические словари не могут претендовать на полноту охвата всех диалектных слов и диалектных значений общеякутских слов. Тем не менее, материалы вышеназванных глоссариев будут иметь непреходящее научное значение.

Как известно, якутский язык не имеет древних письменных памятников. Сохранились только искаженные записи голландского географа Н. Витзена, шведа-военнопленника Ф. Страленберга и других путешественников. К ним можно отнести якутские материалы А.Ф. Миддендорфа. Особое место занимают «Воспоминания» Уваровского.

Привлекает к себе внимание якутский перевод текста молитвы «Отче наш», обнаруженный Николасом Витзеном во время его путешествия по России в 1664-1667 гг., где якутские слова, по транскрипции О.Н. Бётлингка, звучат почти там же, как сегодня, т.е. не претерпели существенных фонетика-грамматических лексико-семантических изменений в течение почти 350 лет. Этим хочется показать, что якутский язык проявляет удивительную устойчивость, хотя язык якутов испытывал мощное влияние монгольских, тунгусских других идиомов, а после XVII века – языка великого русского народа. В этой связи следует напомнить, что Е.И. Убрятова в 50-х годах прошлого века, писала, что «… сравнение языка орхонских надписей (VIII век) с большинством современных турецких языков показывает почти полное сходство грамматического строя в древних и новых турецких языках. Якутский язык унаследовал эту удивительную черту» [Убрятова, 1945, с. 8].

Г.В. Ксенофонтов в свое время также констатировал: «И, действительно, якутский язык, несмотря на чрезвычайную разбросанность расселения его носителей и трудность их взаимного общения, являет картину поразительной однородности как в отношении словаря, так и в своих грамматических законах». [Ксенофонтов, Т. I, кн. 1. 1992, с. 169].

На заре первого этапа становления якутской диалектологии была написана монография «Опыт сравнительного изучения фонетических особенностей языка населения некоторых районов Якутской АССР» Е.И. Убрятовой. Работа написана на материале трех говоров якутского языка: амгинского, олекминского и вилюйского, давно отошедших друг от друга улусов Якутского округа. Этот первый капитальный труд по якутской диалектологии, изданный в 1960 г., написан в сравнительно-сопоставительном плане, получили историческое  освещение основные междиалектные фонетические соответствия, возникла идея картографирования. Работа, по существу, ознаменовала становления якутской диалектологии как самостоятельной научной дисциплины, побудила лингвистов заняться сбором и научным изучением якутских говоров. В результате написана диссертационная работа Афанасьева П.С. «Говор верхоянских якутов» (Якутск, 1965), носители которого живут далеко на севере от центральной Якутии – за Верхоянскими горами на верхнем и среднем течениях северной реки Яны. Одновременно с этим написана диссертационная работа Воронкина М.С. «Есейский говор якутского языка» (Рукопись, 1965), носители которого обитали у оз. Есей. В административно территориальном отношении эта местность входит в состав Илимпийского района Эвенкийского автономного округа Красноярского края. Говор образовался с XVIII века на почве якутского языка, но вне влияния якутского литературного языка в условиях иноязычного (эвенкийского и русского) окружения [Об этом см. Воронкин, 1984, с. 28-34].

В 1976 г. написана и в 1980 г. издана работа С.А. Иванова «Аканье и оканье в говорах якутского языка», которая в 1982 г. представлена в ткачестве диссертационной работы на соискание ученой степени кандидата филологических наук. В работе более подробно описаны внутренние и внешние причины происхождения якутского аканья и оканья и сделан предварительный вывод, согласно которому якутское аканье являет собой сохранение традиционной манеры произношения, унаследованной от далекого прошлого, а оканье – следствие отклонения от прямолинейного гармонического сочетания гласных звуков, что вызвано каким-то внешним влиянием. Кроме того, написано обобщающего характера работа П.П. Барашкова «Фонетические особенности говоров якутского языка: Сравнительно-исторический очерк» (написана в 1965 г., издана в 1985 г.).

В 1969-1971 гг. М.П. Алексеевым и М.С. Воронкиным был написан труд обобщающего характера «Саха диалектологиятын очерката» («Очерк якутской диалектологии»), раздел которого фонетика и морфология был издан в 1980 г. Данная работа была рассчитана на студентов, преподавателей, работников печати и всех тех, кто интересуется якутским языком.

Главным достижением вышеупомянутого «Очерка якутской диалектологии», на наш взгляд, следует считать произведенное М.С. Воронкиным диалектное членение якутского языка, выгодно отличающееся от классификаций А.Е. Кулаковского [см. Кулаковский, 1979, с. 389-414], С.А. Новгородова [см. Новгородов, 1977, с. 35-42] и П.П. Барашкова [см. Барашков, 1985, с. 43-52]. Согласно классификации М.С. Воронкина мы сегодня имеем четыре диалектной зоны: 1) северо-западная группа говоров; 2) олекмо-вилюйская группа говоров; 3) центральная группа говоров и 4) северо-восточная группа говоров. Кроме того, М.С. Воронкин по основному диагностическому признаку (по лабиализованным и нелабиализованным вариантам произношения некоторых исконно тюркских основ и значительного количества монголизмов) и по другим фонетическим, грамматическим, лексическим признакам установил существование еще двух крупных диалектных образования: западного диалектного массива и восточного диалектного массива [см.: Воронкин, 1980, с. 206-210]. Картографирование изоглоссирование диалектных различий двух древних диалектных ареалов, восстановленных нами по архаическим и инновационным признакам территориальных диалектов якутского языка и двух западного и восточного массивов, установленных М.С. Воронкиным, также показывает картину существования четырех диалектных зон якутского языка [см. ДАЯЯ, II, карты 167-172].

 Классификация якутских говоров М.С. Воронкиным стимулировала фронтальное изучение всех этих говоров по диалектным зонам: написана М.С. Воронкиным работа «Вилюйская  группа говоров» (1980 г., в рукописи); написаны и опубликованы: М.С. Воронкин «Северо-западная группа говоров» (Якутск, 1984); Е.И. Коркина «Северо-восточная диалектная зона якутского языка» (Новосибирск, 1992). Кроме того написаны и опубликованы обобщающего характера работы: М.С. Воронкин «Диалектная система языка саха: образование, взаимодействие с литературным языком и характеристика» (Новосибирск, 1999); С.А. Иванов «Морфологические особенности говоров якутского языка» (Новосибирск, 2017); С.А. Иванов «Образование диалектной системы якутского языка» (2016, не опубликовано).

Одновременно с изданием вышеупомянутых трудов форсировалось создание четырех пробных региональных диалектологических атласов якутского языка, что позволило Иванову С.А. составить сводные лингвистические карты «Диалектологического атласа якутского языка» в двух частях, опубликованных в 2004 и 2010 гг., тем самым положено начало изучения диалектных особенностей всех территориальных диалектов якутского языка методами лингвистической географии.

Изучение всех отличительных признаков территориальных диалектов якутского языка, описанных и интерпретированных якутскими диалектологами, весьма убедительное суждение В.Г. Ксенофонтова о якутских говорах. [Об этом см. выше] и внимательное прочтение языка, т.е. всех условных знаков лингвистических карт диалектологических атласов, убеждают нас в том, что древние диалектные образования сформировались не в результате распада единого якутского языка в Среднеленском крае, а в итоге объединения двух основных якутоязычных племенных групп, появившихся где-то в области Циркумбайкальского региона или Верхнеленском крае. Тогда еще одна группа якутоязычного племени испытывала довольно сильное влияние, вероятно, древнеуйгурского языка, с характерным губным умлаутом, в результате чего в языке этой группы якутоязычных в ограниченном количество исконно тюркских основ появились лабиализованные (окающие) варианты произношения. Однако такая манера произношения, похоже, остановилась на полпути: многие исконно тюркские основы и монгольские слова, от которых, судя по их древнему фонетическому облику, можно было бы ожидать неогубленные — огубленные варианты произношения, сохранились во всех якутских говорах, в том числе в окающих, в одном только неогубленном варианте. Вышесказанное, таким образом, свидетельствует о том, что появление огубленных вариантов вместо традиционно неогубленных является результатом иноязычного влияния, где действовало фонетическое явление, напоминающее уйгурский лабиальный умлаут. Наметилось явление десингармонизации, так как в не первых слогах основ, где наблюдалось традиционное гармоническое сочетание гласных, появились губные гласные и и ü вместо закономерных (первоначальных) ï и i после корневых а, е (ä). В результате в якутских говорах возникали противопоставленные нелабиализованные и лабиализованные варианты произношения.

Из двух противопоставленных вариантов неогубленные варианты (т.е. аканье) в некоторых исконно тюркских основах и во многих монголизмах, как выше сказано, представляет собой сохранение традиционной манеры произношения, унаследованной от далекого прошлого, что обусловлено на протяжении многих веков закономерностями палатально-велярной гармонии гласных. Сущность этого явления заключается в том, что качество гласных последующих слогов слова постоянно предопределялось качеством этимологического корневого гласного. Что касается огубленных вариантов произношения (т.е. оканья) в исконно тюркских основах, то они возникли позднее в результате отклонения от прямолинейного фонетического сочетания гласных звуков основы. Это явление, в свою очередь, было вызвано регрессивным влиянием губных гласных и и ü, появившихся в конечных позициях слова вместо первоначальных ï и i.

Частотность употребления лабиализованных и нелабилиазованных вариантов произношения повысилась за счет фонетического освоения монголизмов, эвенкизмов и некоторых русизмов, имеющих с точки зрения закономерностей якутского сингармонизма гласных асингармонический вокальный состав. Впоследствии вышеупомянутые варианты произношения с другими сопутствующими им явлениями перенесены из прежней родины якутов самими носителями в Среднеленский край, где они получил дальнейшее количественное умножение, территориальное распространение и локальное развитие, но в других природно-климатических, социально-экономических и языковых условиях. Потом эти фонетические явления постепенно становились различительными признаками двух основных: акающих и окающих — диалектов якутского языка Центральной Якутии. В результате миграционных движений носителей этих диалектов их различительные признаки впоследствии распространились по периферийным зонам: аканье территориально расширилось за счет северо-восточных земель Якутии, а оканье распространилось на олекмо-вилюйские и северо-западные регионы. В результате этого процесса появились западный диалектный массив и восточный диалектный массив, основным диалектологическим признаком которых явились нелабиализованные и лабиализованные варианты произношения слов.

Приходится констатировать, что в не столь отдаленном будущем якутские диалекты постепенно исчезнут. Поэтому требуется дальнейший сбор диалектологического материала, составление большого диалектологического словаря по возможности с этимологическими справками; более подробное картографирование и рекартографирование диалектных расхождений. Необходимо также развернуть изучение разговорной речи магаданских, охотских, аяно-майских, удских, амурских, читинских, бодайбинских, катангских якутов с применением методов экспериментальной фонетики и лингвистической географии.

 Особого внимания требует диалектная лексика якутского языка, поскольку она по своему многообразному семантическому содержанию, многовековому историческому развитию чрезвычайно информативна: в ней отражены результаты всей познавательной деятельности, культурно-эстетического и духовного развития носителей якутского языка, а также итоги практического освоения ими экстремальных климатических условий Севера. И, наконец, общеякутская лексика вместе с диалектной содержит некоторые сведения об истории происхождения якутского языка и его естественного носителя.

Литература

Артемьев Н.М. Категория падежа: системный анализ (на материале долганского и якутского языков). – С.-Петербург: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 1999. – 142 с.

Афанасьев П.С. Говор верхоянских якутов. – Якутск: Кн. изд-во, 1965. – 176 с.

Барашков П.П. Фонетические особенности говоров якутского языка: Сравнительно исторический очерк. – Якутск: Кн. изд-во, 1985. – 182 с.

Бётлингк О.Н. О языке якутов / пер. с нем. В.И. Рассадин. – Новосибирск: Наука, 1989. – 646 с.

Владимирцов Б.Я. Сравнительная грамматика монгольского письменного языка и халхаского наречия: Введение и Фонетика. – Л., 1929. – 437 с.

Воронкин М.С. Саха диалектологиятын очерката. – Якутск: Кн. изд-во, 1980. – 244 с.

Воронкин М.С. Северо-Западная группа говоров якутского языка. – Якутск: Кн. изд-во, 1984. – 224 с.

Воронкин М.С. Диалектная система языка саха: Образование, взаимодействие с литературным языком и характеристика. – Новосибирск: Наука, 1999. – 197 с.

Герасимович Л.К. Монгольское стихосложение: Опыт экспериментально-фонетического исследования. – Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1975. – 128 с.

Иванов С.А. Аканье и оканье в говорах якутского языка. – Якутск: Кн. изд-во, 1980. – 184 с.

Иванов С.А. Центральная группа говоров якутского языка: Фонетика. – Новосибирск: ВО «Наука», 1993. – 352 с.

Иванов С.А. Морфологические особенности говоров якутского языка. – Новосибирск: Наука, 2014. – 248 с.

Иванов С.А. Лексические особенности говоров якутского языка. – Новосибирск: Наука, 2017. – 392 с.

Иванов С.А. О древних диалектах якутского языка / Всадники Северной Азии и рождение этноса: Этногенез и этническая история саха. – Новосибирск: Наука, 2014. – С. 266–271.

Коркина Е.И. Северо-восточная диалектная зона якутского языка. – Новосибирск, ВО «Наука», 1992. – 270 с.

Ксенофонтов Г.В. Ураангхай-сахалар: Очерки по древней истории якутов. – Т. I, кн. 2. – Якутск: Нац. изд-во Республики Саха (Якутия), 1992. – 416 с.

Кулаковский А.Е. Наречия разных местностей, улусов и округов с прибавлением архаизмов, специальных охотничьих терминов омонимов и синонимов (около 760 слов). Научные труды. – Якутск: Кн. изд-во, 1979. – С. 389–413.

Новгородов С.А. К вопросу о говорах в якутском языке / Первые шаги якутской письменности: Статьи и письма. – М.: Наука, 1977. – С. 35–42.

Рассадин В.И. Очерки по исторической фонетике бурятского языка. – М.: Наука, 1982. – С. 46–47.

Убрятова Е.И. Очерк истории изучения якутского языка. – Якутск: Кн. изд-во, 1945. – 36 с.

Убрятова Е.И. Опыт сравнительного изучения фонетических особенностей языка населения некоторых районов Якутской АССР. – М.: Изд-во АН СССР, 1960. – 151 с.

Убрятова Е.И. Язык норильских долган. – Новосибирск: Наука, 1985. – 216 с.

Харитонов Л.Н. Современный якутский язык. Ч. I: Фонетика и морфология. – Якутск: Кн. изд-во, 1947. – 312 с.

Щербак А.М. Сравнительная фонетика тюркских языков. – Л.: Наука, 1970. – 204 с.

Юдакин А.П. Урало-алтайское (тюрко-монгольское) языкознание: Энциклопедия. – М., 2001. – С. 303–304.

Ястремский С.В. Грамматика якутского языка. – Иркутск: Изд-во кн. магазина Макушина, 1900. – 307 с.

Radloff W. Die jakutische Sprache in ihrem Verhältnisse zu Türksprachen. – SPb., 1908. – 86 S.

Список сокращений

ДАЯЯ I. – Диалектологический атлас якутского языка. Сводные карты. Ч. I: Фонетика / Сост. С.А. Иванов. – Якутск: Изд-во ЯФ СО РАН, 2004. – 128 с.

ДАЯЯ II. – Диалектологический атлас якутского языка. Сводные карты. Ч. II: Морфология и лексика / Сост. С.А. Иванов. – Новосибирск: Наука, 2010. – 178 с.

ДСЯЯ I. – Диалектологический словарь якутского языка / Сост. П.С. Афанасьев, М.С. Воронкин, М.П. Алексеев. – М.: Наука, 1976 – 392 с.

ДСЯЯ I. – Диалектологический словарь якутского языка: Дополнительный том / сост. М.С. Воронкин, М.П. Алексеев, Ю.И. Васильев. – Новосибирск: ВО «Наука», 1995. – 296 с.

СИГТЯ 1984. – Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков: Фонетика. – М. «Наука», 1984. – 486 с.

И.Е.Алексеев, т.б.д., бэрэпиэссэр (ХИФУ)

Тыл баайын чинчиһитэ

Билим муҥура биллибэт киэҥ далайыгар тыл баайа диэн, кини тылдьыкка быһаарыллар суолтата, тутула эрэ буолбакка, өссө дорҕоонун туруга, тыл хайа эйгэҕэ хайдах туттуллара уонна хайа кэмтэн ыла, ханнык сабыдыалга баһыйтаран дуу, эбэтэр ону баһыйан дуу туттууллуута үгэс, үөрүйэх буолан олохсуйуута ааттаныан сөп. Билим дуоктара, бу 90 сааһын томточчу туолуор диэри ГЧИ-гэ тура үлэлээбит ытык-мааны Спиридон Алексеевич Иванов айан-тутан кэлбит бары үлэтин сүнньэ манна сыһыаннаах. Кини саха тылын баайын ситэри-хотору чинчилээн, өрдөөҕүтүн/билиҥҥитин сыныйан, киэҥ уһук сирдэргэ тыл кута тыыннааҕын билгэлээн, дорҕооно этигэн кэрэтин ырыҥалаан, тыл туттуллуутунан киэбин-таһаатын ыйдаҥардан, тыл өйдөбүлүгэр эбии/хоһулук суолта кыттыытын ундаардаан, быһатын эттэххэ, төрөөбүт сахатын тылын көһөҥө көмүстүү күндүркэтэн, иэйэ-куойа чинчийэн, сүүнэ үлэлэрин дьоһун кинигэ оҥортоон кэккэлэттэ [1].

Төһө да бэйэтин номоххо киирбит тылын баһа “бөлбөхтөөн баран үҥүлүтэн көрүөххэ, үҥүлүтэн баран үҥкүрүтэн кэбиһиэххэ” диэнин иһин, Спиридон Алексеевич бары үлэлэрэ кыладыйан оҥоһуллубуттарын биир идэлээх үөлээннээхтэрэ өрүү бэлиэтииллэр уонна, дьиҥэр, оннук да буоланнар,  сиппит-хоппут таһымнаахтар, түүр билимигэр сүдү суолталаахтар. Бэчээттэммит кинигэлэрэ, төһө да чуо саха тылын уратыларын эридьиэстээһин курдук ааттаахтарын иһин, ис хоһооннорунан дириҥи, киэҥи эҥсэн, төрөөбүт тылбыт түҥ былыргы көстүүлэрин ундаардыыллар, чуолаан эттэххэ, историческай фонетика, морполуогуйа, лиэксикэ туруктарын эркээйитин кэпсииллэр. С.А. Иванов тус көрүүлэрин туһунан  билиҥҥи саха, түүр тылын үөрэхтээхтэрэ Н.Н.Широбокова, Е.И.Коркина, П.А.Слепцов, М.С.Воронкин уо.д.а. элбэх, дириҥ ис хоһоонноох бэлиэтээһиннэрэ баар [2].

С.А.Иванов таһаартарбыт икки  туомнаах «Диалектологический атлас якутского языка» үлэтигэр бүттүүн саха тылын фонетикатын, морполуогуйатын, лиэксикэтин туттуллар эйгэтэ хаарталарга чуо ыйан бэриллибитэ дириҥ суолталаах [3]. Итиннэ саха тыла өссө чинчиллэ, биллэ илик чахчыларын систиэмэ быһыытынан көрөн наардааһыҥҥа Спиридон Алексеевич моҥгуол, эбэҥки тылларыттан ханыылаах чакыыр — чокуур, чах — сах, дьаный — дьонуй, йан — саан курдук тылларга былыргы түүрдүү тыл иннинээҕи артикуляциялаах бүтэй дорҕоон, тыба, тофа тылларыгар курдук, мурун кырааскаланарын ыйбыт [5: 138-139]. Саха тылын аһаҕас, бүтэй дорҕооннорун түөлбэтээҕи тус туруктарын чинчийии түмүгэр саҥа хайысха – историческай фонетика – түстэниитигэр Спиридон Алексеевич дьоһун кылаатын түүр тылын чинчийээччилэр билинэллэр [7: 170]. Манна, чуолаан, бүтэй дорҕооннор дьүөрэлэһиилэрин сокуона түөлбэ тылыгар олохсуйуута уустук фонетическай уларыйыылартан уонна тыллар хардарыта дьайсар түрүөттэриттэн ситимнээҕин быһаарыы киирсэр [7: 174].

С.А.Иванов бары үлэлэригэр тыыннаах тыл чахчытыгар тирэҕирэн, дорҕоон уларыйыыта-тэлэрийиитэ түбэһиэхчэ буолбакка, ханнык эмэ историческай кэм дьайыытын түмүгэр тахсыбытын уонна, холобур, а~о, э~и  аралдьыһыы бүттүүн саха тылыгар диалект көстүүтүн түстээбитин быһаарар [6: 17].

Түөлбэ тылын морполуогуйатын чинчийиитигэр С.А.Иванов атыырдар~ атыыраттар, буураттар, кыҥаттар, уолаттар уо.д.а. холобурдарга баар [-ат-] диэн киллэһик түөлбэ тылыгар (Индигир, Халыма эргин) киэҥник, дириҥник ырытар. Бөдөҥ учуонай А.М.Щербак бэлиэтииринэн, бу киллэһик түүр тылларыгар арааптартан-перстэртэн киирбит сыһыарыы буолуон сөп. Тыллары тэҥнээн чинчийии түмүгэр С.А.Иванов итинник көстүү саха тылыгар иҥэн сылдьара норуот үөскээбит төрдүн, кини култууратын, итэҕэлин, олоҕун тутулун эрдэтээҕи кэмин тыктаран көрдөрөр диэн    ыйар.

Саха тыла дорҕоонунан, тутулунан, өйдөбүлүнэн барҕа баайын С.А.Иванов «Лексические особенности говоров якутского языка» (Новосибирск: Наука, 2017) диэн үлэтигэр толору көрүөххэ, итэҕэйиэххэ, ону таһынан туһаныахха сөп.

          Түөлбэ тыла – бүттүүн саха тыла – туттуллар эйгэтиттэн, үөскээбит түрүөтүттэн сиэттэрэн, талба баай, имигэм-хомугас киэҥ эҥсиилээх, дириҥ усулуобуйалаах буолар. Ону С.А.Иванов, чинчиһиттэр хайдах ырыппыттарыттан сиэттэрэн, сайдыбыт суолун-ииһин хайан, билим сайдыытын  билиҥҥи таһымынан быһаарар.

          Туох ханнык иннинэ, ааптар сыһыарыы тиибэ үөскэтэр тылларын саҥа чааһынан, тыл тутулунан, ситиминэн, онтон сиэттэрэн сиинтэксис таһымыгар хапсар бөлөхтөрүнэн наардыыр. Бөлөхтөрү түөлбэҕэ хайдах туттуллалларынан ырытарыгар тыл этигэн, чопчу (дьаһамыр) хаачыстыбата арыллан тахсар. Холобур, кыыл-сүөл, үөн-көйүүр, көтөр-сүүрэр, ый-күн, кэм-кэрдии  уо.д.а.  тиэриминнэрэ төһө киэҥ/кыараҕас эйгэҕэ туттуллалларыгар дорҕоон ураты киэбэ кыттарын быһаарар. Холобур: истики ‘ис диэки‘, саараҕас ‘саар ыаҕас‘, сирэһэ ‘сир аһа‘ уо.д.а. түөлбэҕэ үөскээбит туруктаахтар. Оттон ааттан даҕааһыны үөскэтэр —лаах сыһыарыы тыл хаачыстыбатын көрдөрөр эрэ буолбакка, өссө ахсааны бэлиэтииригэр былыргы түүрдүү элбэх ахсааны көрдөрөр: Баһылай+даах ханна бардылар? Кимнээх кэллилэр [4: 121]. Ол эрээри даҕааһын -лаах сыһыарыыта өҥү-дьүһүнү, бэлиэни-тайманы, харысхалы көрдөрөр  аналын сүтэрбэт.

Туохтуур ааттан үөскүүрүгэр —лаа сыһыарыы 156 арааһыгар түөлбэ тылын дэбигис дэҥҥэ туттуллар туруга тыктарыллар. Ааптар быһаарыытынан, өссө «Анкыатаҕа» хабыллыбатах түгэннэр баар буолуохтарын эмиэ сөп.

С.А.Иванов мындыр чинчиһит буоларын түөлбэҕэ туттуллар тыллары тиэмэлэринэн наардыырыгар көрдөрөр. «Аҥкыатаҕа» хабыллыбыт 22 тиэмэ таһынан өссө элбэх айылҕа, олох-дьаһах, сир-уот уо.д.а. туһунан эбии матырыйаал баарын кини биир идэлээхтэрэ П.С.Афанасьев, М.С.Воронкин, Е.И.Коркина, М.П.Алексеев ыйбыттара. Ол да үрдүнэн, саха бүттүүн тылын хабар чинчийиилэр оҥоһуллуохтарын сөбүн бэлиэтиир.

Тиэмэлэринэн бөлөхтөөн  матырыйаалы хомуйуутун, ырытыытын түмүгэр Спиридон Алексеевич саха тылын баайа муҥура суох киэҥин уонна үөскээбит төрдө араас төрүөттээҕин эмиэ ырытар. Онон сир-халлаан, күн-дьыл, сир-дойду, дьиэ-уот, кыыл-сүөл диэн тиэмэлэргэ хабыллар түөлбэлии тыллары туттар саха киһитин өйө-санаата, билиитэ киэҥэ, сатабыла бигэтэ, дьулуура уохтааҕа уо.д.а. көстөн тахсар. Саха айылҕа оҕото буоларын туоһулуур, этэр түөлбэлии тыл эгэлгэтэ үөрэххэ, олоххо туһаныллар кыаҕа көлүөнэттэн көлүөнэҕэ бэриллэр суолларын торумнуур.

Инньэ гынан, С.А.Иванов саха диалектологиятыгар киллэрбит кылаата сүдүтүн ыйан туран, кини төрөөбүт норуота өр үйэлэртэн хотугу тыйыс айылҕалаах дойдуга олоҕу айарыгар тыл толору кыаҕын арыйан, киэҥ эйгэҕэ туттуллар суолларын тэлэн кэлбитин кэпсиир түөлбэлии тылы билим чэрчитинэн мындырдык ырытан, чөмчөтөн, бэйэтэ этэринэн  «бөлбөхтөөн, үҥүлүтэн, үҥкүрүтэн» кэбиспит эрээри, өссө да кылаадыйан үлэлиир туруктааҕа, өйдөөҕө-санаалааҕа, дириҥ билиилээҕэ-көрүүлээҕэ сөхтөрөр.

Литература

1. Иванов С.А. Аканье и оканьев говорах якутского языка. Фонетика. Якутск: Кн.изд-во, 1980 -183 с.; Иванов С.А. Центральная группа говоров якутского языка. Фонетика. – Новосибирск: Наука, 1993. — 352 с.; Иванов С.А. Морфологические особенности говоров якутского языка. –Новосибирск: Наука, 2014. – 248 с.; Иванов С.А. Лексические особенности говоров якутского языка. – Новосибирск: Наука, 2017. – 392 с.
2. Широбокова Н.Н. Отношение якутского языка к тюркским языкам Сибири. Новосибирск: Наука, 2005, с.138, 170 и др;. Коркина Е.И. Северо-восточная диалектная зона  якутского языка. Новосибирск: Наука, 1992, — 268  с.; Слепцов П.А. Ступени и проблемы якутского языкознания. Якутск: ИГИиПМНС СО РАН, 2008, с.189-192.; Слепцов П.А. Саха тылын историята. Дьокуускай: СГУ издательствота, 2007, с.49, 60, 175, 179, 180, 184, 187. Воронкин М.С. Диалектная система якутского языка.  Новосибирск: Наука, 1999. – 197 с.
3. Иванов С.А. Диалектологический атлас якутского языка. ч.I Фонетика. Якутск, 2004 -124 с.; Иванов С.А.  Диалектологический атлас якутского языка. ч.II. Морфология и лексика. Новосибирск: Наука, 2010. — 177 с.
4. Иванов С.А. Лексические особенности говоров якутского языка. –Новосибирск: Наука, 2017. – 392 с.  
5. Коркина Е.И. Северо-восточная диалектная зона  якутского языка. Новосибирск: Наука, 1992, — 268  с.
6. Слепцов П.А. Саха тылын историята. – Дьокуускай: СГУ издательствота, 2007.  – 290 с.
7. Широбокова Н.Н. Отношение якутского языка к тюркским языкам Сибири. –Новосибирск: Наука, 2005. – 151 с.

Филиппов Г.Г., профессор СВФУ

О работе С.А. Иванова “Морфологические особенности

говоров якутского языка” (Якутск, 2014 г.)

Монография С.А. Иванова “Морфологические особенности говоров якутского языка”выполнена на основе полного объема имеющегося к настоящему времени диалектологического материала, т.е. всего собранного, переработанного, использованного и осмысленного в якутском языкознании и в тюркологии, начиная с О.И. Бётлингка до настоящего времени. Особенно широко использованы материалы диалектологического словаря, диалектологического атласа, исследования Н.К. Антонова, П.С. Афанасьева, Е.И. Убрятовой, Е.И. Коркиной, М.С. Воронкина, С.А. Иванова, Н.Д. Дьячковского, Л.Н. Харитоновова, О.И. Бетлингка, В.В. Радлова, Э.К. Пекарского, А.И. Худякова, С.В. Ястремского, С.Е. Малова, Г.В. Ксенофонтова, А.И. Гоголева, П.А. Слепцова, И.П. Винокурова, Н.И. Даниловой, М.С. Иванова, Г.В. Попова, Н.Е. Петрова, а также труды А.Н. Кононова, Г.Ф. Благовой, Б.А. Серебренникова, Н.З. Гаджиевой, Э.В. Севортяна, Н.Н. Широбоковой и др. Таким образом, работа выполнена на богатом полевом материале и фундаментальном теоретическом источнике.

В монографии освещены практически все морфологические особенности говоров якутского языка, изложены результаты теоретического осмысления фактов исторической морфологии на уровне современной тюркологической мысли. Безусловно, специалисты, занимающиеся диалектами и историей тюркских и урало-алтайских языков, пользуясь другой методикой и теоретическими подходами, смогут углубить и по-другому оценить материалы и выводы автора данной работы. Но работа С.А. Иванова в данном виде представляет вполне самостоятельный, оригинальный капитальный труд, который способствует развитию якутской диалектологии и исторической морфологии якутского языка. 

В работе освещаются вопросы словообразования, формообразования и словоизменения имен существительных, прилагательных, числительных и местоимений, глагола, наречия. Вопросы словообразования имен и глаголов в якутском языкознании представляют значительный интерес как с общетеоретической, так и с исторической точки зрения. Как известно, в говорах якутского языка отсутствуют различия в формах и способах словообразования, но при этом имеется значительная масса производных основ (имен существительных, прилагательных, глаголов и наречий), значения которых в настоящее время не ясны. В своей работе автор приводит интересные факты, проливающие свет на вопросы взаимоотношения якутского языка с эвено-эвенкийскими, монгольскими и сибирскими тюркскими языками. Общетеоретический интерес представляет явление присоединения аффикса -мсый к именным и глагольным основам. Кроме того, многие аффиксы имяобразования считаются омертвелыми, некоторые из них малопродуктивны, значительная часть живых аффиксов имеет ограниченную сферу употребления. А вопросы словообразования глаголов, образования и употребления форм залога, наклонения, вида глагола могут дать пищу пытливым умам для теоретических обобщений. можно отметить одну общую особенность в словообразовании частей речи в говорах и диалектных зонах якутского языка. Исследование процессов словообразования в диалектах и говорах, предпринятое С.А. Ивановым, может внести значительный вклад в развитие исторической морфологии не только тюркских, но и алтайских языков в целом.

Интересны материалы по формам, показывающим собирательность, многократность и множественность. Данная категория многоаспектна и семантически многообразна, поэтому в именах и глаголах она, видимо, развивала разные категории. Рудименты этих форм, обнаруженные в материале якутских говоров, представляют собой языковую археологию. Автор раскрыл не только множество новых фактов, но находит и новые подходы к их объяснению. Во-первых, дает свое видение эволюции категории множественности и их форм: многовариантные и многозначные в историческом прошлом формы (рудименты которых автор приводит из разных источников) локализовались в разных категориях и в разных частях речи. Все это по крупицам собрано и умело показано автором данной работы. Во-вторых, автор дает иное толкование и иное объяснеие уже известным как аксиома фактам языка. Например, аффикс множественности на —т в якутском языке считался монгольским заимствованием. Но автор показывает многоаспектность данной формы, в том числе ее тюркское, арабо-персидское, согдийское, древнеякутское, урало-алтайское происхождение. В-третьих, в тюркологии считалось, что конечный -т в аффиксах множественного числа на —быт, -ҕыт появился в результате изменения элементов —з/-с в аффиксах —биз/-бис, -ҕыз/-ҕыс. Автор монографии, ссылаясь на авторитетные утверждения А.Н. Кононова, А.П. Дульзона, считает, что в этих формах -т был первичным. Подобных положений в данной монографии немало [Иванов, 2014, 26-27].

Большой интерес представляет категория, выражающая отношение одного предмета к другому предмету. Данная категория семантически многообразна. Сюда относятся категория принадлежности, категория склонения и категория залога. Они в какой-то мере соприкасаются в современном состоянии якутского языка, а исторически – имеют непосредственную связь. Так, при анализе категории принадлежности автор показывает две разновидности развития форм: первая полная (кэннитэ, муннута, кынныта), от мурун+а+та, кэлин+э+тэ, кылын+а+та, исторически имеющая три аффикса принадлежности, которые представляются вполне закономерными образованиями; вторая краткая (кэнни, көхсү, инни, төрдү) от көхсө, кэннэ, иннэ, төрдө. Автор отрицает в сложном изафете форму родительного падежа —ын в сочетании типа аҕа-т-ын атаҕ-ын суол-а. И считает эту форму вслед О.Н. Бетлингком и В.В. Радловым аффиксом принадлежности 3-го лица ед. числа местоименного происхождения. Таким образом, он отрицает былое существование родительного падежа в якутском языке. (Иванов, 2014, 46)

С.А. Иванов вносит новые идеи при объяснении некоторых падежных форм. Так, о происхождении орудного падежа автор пишет: “Почти единодушно утверждается, что аффиксы якутского орудного падежа —ннан, -нан, -ынан также восходят к тюркскому послелогу билэн или бирлэн (бииргэ), выражающему “совместность, взаимность (ДТС, с. 99; Щербак, 1977, с. 56; Радлов, 1908, с. 31), бирлэн на якутской почве дает —лан, …который под влиянием инфиксального —н- превратился в —нан: бирлэн —лан -н+-лан — -ннан -нан (Ястремский, 1900, с. 26 б, 52)”. автор утверждает: “Но в якутском лингвистическом пространстве первичным можно считать словоформы орудного падежа с удвоенным —нн-, а словоформы с кратким —н – более поздними преобразованиями, возникшими в результате сокращения удвоенного —нн-, так как подобные процессы (сокращения, упрощения. Стяжения и другие трансформации) характерны для якутского языка” (Иванов, 2014, с. 53). Данный тезис подтверждается результатами картографирования и диалектологическими материалами: формы с удвоенным —нн- имеют повсеместное распространение, тогда как формы с кратким —н имеют локальное распространеие  только в центральном говоре якутского языка.  Автор также даетприводит новые наблюдения о частном, совместном, сравнительном падежах; о двойном склонении и о следах исчезнувших или не получивших развития падежных форм.

Автор представил также интересный материал и по числительным, местоимениям, прилагательным и по категориям глагола. Новый материал преподносится по наречиям. Имя числительное описано в историческом плане. Во-первых, материал говоров увязывается с древней историей тюркских и других народов. В этом плане убедителен анализ древней формы порядковых числителных нч – нь якутского языка; во-вторых – материал подан в сравнении с развитием числительных в тюркских языках; в-третьих, диалектные данные якутского языка сопоставляются с литературным языком. Приведен большой массив материала, который потом станет полезной информацией для специалистов не только якутского языка и для тюркологов, монголистов и исследователям маньчжурских языков.

Автор, вслед за А.Н. Кононовым, форму собирательных числительных на —ыан считает более древним, чем —ыа (Кононов А.Н. 1980, 112). Форма на –ыа является первичным по отношению к —ыан и –ыайах, «так как она получила преимущественное употребление в периферийных говорах северо-западной и северо-восточной диалектной зон, где обычно обнаруживаются архаичные черты языка» [Иванов, 2014, с. 109]. Автор считает также, что «вариант на —ыайах можно также квалифицировать как новый» [там же].

Местоимения якутского языка специально исследованы Н.И. Даниловой. Таким образом, для сравнительного описания имеется достаточно апробированный материал и теоретическая база. В языкознании местоимения подразделяют на дейктические, анафорические и кванторные. На этой основе в якутском языке местоимения подразделяют на 10 разрядов, три из которых считаются самыми древними: личные, указательные и вопросительные. С.А. Иванов в научный оборот вносит древние формы местоимения “и” в виде “ин”, “ын” и “б” в виде “ба”, “бо”.

Интересно высказывание С.А. Иванова о фонетическом развитии указательных местоимений: “Лингвогеографическое наблюдение показывает, что ирридиационные волны долганского местоимения ба – бо исходят из области распространения южносибирских тюркских языков, так как форма с огласовкой о характерна для тувинского (бо), тофаларского (бо — этот), шорского (по), саларского (пу – по –бо – мо) языков. Фонетические разновидности бу – бо указательного местоимения, по-видимому, восходят к древности.” (Иванов, 2014, 111). Наблюдение над местоимением в говорах якутского языка приводит автора к идеям об историческом прошлом якутского народа: “Наличие местоимения ба – бо в долганском диалекте якутского языка, по всей вероятности, свидетельствует о том, что какая-то часть долганской народности в прошлом представляла собой отколовшуюся часть от древних тюрков Саяно-Алтая. Если такое мнение верно, то оно подтвердит предположение Г.В. Ксенофонтова, согласно которому “в начале эпоху великого переселение народов Азии (конец 1 века нашей эры) из Прибайкалья переселяется на Вилюй по-якутски говорящий оленоведческий народ смешанного этического происхождения. Потомки этих ранних “якутов” проживают и теперь за полярным кругом Якутии от полуострова Таймыр на западе до низовьев р. Индигирки на востоке” (1992, т.1, кн. 1, с. 15). Обращает на себя внимание и тот факт, что ариал распространения окающих говоров якутского языка точно совпадает с территорией былого расселения эвекков. Только в гововах усть-янских и аллаиховских якутов аканье, похоже, проникло в полее поздне время. Складывается впечатление, что якутское оканье по своему появлению связано с этим “по-якутски говорящим” оленеводческим народом, который позже в некоторых местах Центральной Якутии объединился с якутским скотоведческим населением. Данный процесс привел к образованию двух территориальных диалектов якутского языка, характеризующихся аканьем и оканьем”(Иванов, 2014, 126)

Основные исторические выводы работы оправданно вытекают из объективных данных диалектологического атласа по фонетике, лексике и морфологии. Поэтому многие важные аспекты исследования незаурядного диалектолога С.А. Иванова ставят серьезные научные задачи перед историками якутского языка. В работе много новых источников и материала, которые можно осмыслить и обобщить по-другому, чем автор. Но из-за этого работа не проигрывает, а наоборот выигрывает, ибо хороший научный труд, как любое настоящее реалистическое произведение, должен порождать новые мысли и идеи.

Литература

1. Иванов С.А. Морфологические особенности говоров якутского языка. Новосибирск: Наука, 2014. – 248 с.

2. Кононов А.Н. Грамматика языка тюркских рунических памятников 7-9 вв – Л.: Наука, 1980. – 255 с.

3. Ксенофонтов Г.В. Урангхай сахалар: Очерки по древней истории якутов. – Якутск: Нац. Изд-во РС(Я), 1992. – Т.1, кн. 1 – 416 с.

Дьячковский Ф.Н.

ИГИиПМНС СО РАН

С.А. Иванов «Саха түөлбэ тылын лиэксикэтин уратылара» үлэтин туһунан

Билигин ийэ тылбыт сүрүн салаалара биир тэҥник үөрэтиллэн, аныгы теоретическай балаһыанньаларга олоҕуран сайдан-үүнэн иһэллэр. Сахабыт тылын билимигэр аҕа көлүөнэ биир идэлээхтэрбит сүдү үлэлэрэ, сүбэлэрэ-амалара билиҥҥэ диэри ахсаабат туһалаах көмө, инникигэ сирдьит буолаллара саарбахтаммат. Олортон биир бастыҥнара, саха түөлбэ тылын хара маҥнайгыттан ылсан өр кэм устата дириҥник, сыныйан туран, үтүө суобастаахтык чинчийэн үлэлии-хамсыы, айа-тута сылдьар биһиги киэн туттуубут Спиридон Алексеевич Иванов буолар.

Саха түөлбэ тылын арыллыбатах дириҥ кистэлэҥнэрин киэҥ матырыйаалга олоҕуран дорҕоонуттан, тутулуттан саҕалаан суолтатыгар тиийэ тиһэн, хаартаҕа ойуулаан түһэрэн, аатылас оҥорон сахабыт тылын үөрэҕин биир саҥа үрдүк кэрдиискэ таһаарбытын бары билэбит. Кини үлэлэрэ төһөлөөх үлэттэн, өйтөн-санааттан, толкуйтан тахсыбытын сөҕөбүт-махтайабыт.

Бу ыстатыйа С.А. Иванов “Лексические особенности говоров якутского языка” диэн Новосибирскай куоракка “Наука” кинигэ таһаарар кыһатыгар тахсыбыт үлэтигэр түөлбэ лиэксикэтин сүрүн уратыларыгар билиэтээһиннэрин ырытар сыаллаах оҥоһуллар.

П.А. Слепцов ыйарынан, саха тылын баайын (лиэксикэтин) үөрэтии 17 үйэ иккис аҥаарыттан саҕаламмыта, ол   Н. Витзен (1641–1717), Ф. Страленберг (1676–1747) уо.д.а. ол кэмнээҕи учуонайдар үлэлэригэр сахалыы тиэкистэргэ тыл испииһэктэрэ сааһыланан бэриллиилэрэ буолар [Слепцов, 2007, с. 18–26]. Оттон саха тылын маҥнайгы тылдьытынан 1849 сыллаахха тахсыбыт акад. О.Н. Бётлингк оҥорон хаалларбыт 5000 кэриҥэ тыллаах сахалыы-ньиэмэстии тылдьыта буолар. Ол кэннэ Э.К. Пекарскай оҥорон таһаартарбыт “Саха тылын тылдьыта” (1899-1930) бүтүн аан дойдуга биллэр. Бу тылдьыттарга түөлбэ тыллара саха тылын сүрүн словарнай састаабын кытта киирэн биир төрүттээх-уустаах тылларга тэҥнээн бэриллибиттэрэ. Ол кэннэ А.Е. Кулаковскай-Өксөкүлээх Өлөксөй үлэлэригэр суолталара сүтэн эрэр, эргэрбит уонна түөлбэ тыллара эмиэ киирбиттэрэ. 

Бастакы саха түөлбэ тылын тылдьытынан 1937 с. тахсыбыт «Словарь особенных слов (провинциализмов) в говоре якутов-оленеводов» диэн Г.В. Ксенофонтов «Урааҥхай сахалар» үлэтигэр сыһыарыы быһыытынан киирбит үлэтэ буолар [Ксенофонтов, 1992, I, кн. 2, с. 294–316]. Бу үлэтигэр 420 тыл киирбититтэн сүүстэн тахсата Саха сирин хотугулуу-арҕаа өттүгэр олохтоох эбэҥки тылыттан киирбитэ биллэр.

1950 сылтан Сахабыт сирин хас биирдии оройуонугар туттуллар түөлбэ тыллары бэлиэтээһин, суруйан хомуйуу саҕаламмыта. Ити сылларга түөлбэ тылларыгар анаммыт научнай үлэлэр суруллан көмүскэммиттэрэ (П.С. Афанасьев (1965), М.С. Воронкин (1965). Ити научнай үлэлэргэ Е.И. Убрятова “Язык норильских долган” диссертацията (1940), «Опыт сравнительного изучения фонетических особенностей языка населения некоторых районов Якутской АССР» (1960 г.) үлэлэрэ олук буолбуттара.

60-с сыллартан саҕалаан Саха өрөспүүбүлүкэтин түөлбэ тылларын үөрэтии тэтимирэр. Тылдьыт оҥоруута саҕаланар. 1976 сыллаахха 8500-тэн тахса тыллаах саха тылын түөлбэ тылдьыта — «Диалектологический словарь якутского языка» — күн сирин көрөр. Тылдьыкка үлэлэспит учуонайдар ыйалларынан, манна өрөбөлүүссүйэ инниттэн саҕалаан Э.К. Пекарскай, А.Е. Кулаковскай, Г.В. Ксенофонтов, С.И. Боло, А.А. Саввинов о.д.а. хомуйбут түөлбэ тыллара уонна түөлбэ суолталаах тыллар сааһыланан киирбиттэр, ону тэҥэ П.С. Афанасьев, М.С. Воронкин хомуйбут Үөһээ Дьааҥы уонна Дьэһиэй сахаларын түөлбэ тыллара эмиэ хабыллыбыттар. Кэлин түөлбэ тылларын хомуйуу үлэтэ күргүөмнээхтик Иркутскай уобалас Бодойбо, Хабаровскай кыраай Тугур-Чумикан оройуоннарыгар, Дьэһиэйгэ, Хаатаҥгаҕа, Магадааҥҥа ыытыллыбыта. Ол үлэ түмүгүнэн 1995 сыллаахха Новосибирскайга 5000 тыллаах саха түөлбэ тылын тылдьытын эбии туома тахсыбыта. Икки тахсыбыт тылдьыкка холбоон 13 тыһыынчаттан тахса түөлбэ тыла киирбит. Бу саха тылын диалектологиятыгар улахан ситиһии уонна саха литературнай тыла салгыы сайдарыгар улахан тирэх буолбута.

С.А. Иванов саха түөлбэ тылын лиэксикэтин уратытын киэҥник көрдөрөр сыалтан үлэтигэр бу икки тахсыбыт тылдьыттары таһынан, О.Н. Бетлингк, Э.К. Пекарскай, түүр тылларын этимологическай тылдьыттарын [ЭСТЯ, 1974, 1978, 1980, 1989, 1997, 2000, 2003], түүр тылларын историческай тэҥнээн үөрэтии грамматикатын [СИГТЯ, 2001], монгуоллуу-нууччалыы [МонгОТ, 1957], бүрэттии-нууччалыы БурРС, 1973], Улахан академическай монгуоллуу-нууччалыы [БАМРС, 2001–2002], Г.М. Василевич эбэҥкилии-нууччалыы, А.Н. Мыреева эбэҥкилии-нууччалыы уонна тоҥус-маньчжур тылларын тэҥниир [ССТМЯ, 1975, 1977] тылдьыттарын уонна Б.Я. Владимирцов, В.И.Рассадин, Б.Х.Тодаева, Ст. Калужинскай уонна Н.Н.Поппе үлэлэрин туһаммыт.

С.А. Иванов үлэтэ киирииттэн, икки улахан түһүмэхтэн, түмүктэн, икки сыһыарыыттан, туһаныллыбыт литература испииһэгиттэн уонна кылгатыыттан турар. Барыта 390 сирэйдээх, бу балачча улахан уонна киэҥ ис хоһоонноох үлэ буолар.  

Бастаан ааптар саха түөлбэ тылларын үөрэтии уопсай туругун ырытар, түөлбэ тыллар хара маҥнайгыттан түөрт улахан зонаҕа араарыллан, сааһыланан дириҥник хорутуллан үөрэтиллэн кэлбиттэрин бэлиэтиир. Иккис түһүмэххэ түөлбэлэргэ аат тыл, даҕааһын аат уонна туохтуур үөскүүр ньымаларын (сыһыарыынан уонна сыһыарыыта суох) сиһилии ырытан көрдөрөр. Үһүс түһүмэххэ түөлбэ тыл лиэксикэтин ис хоһоонунан бөлөхтөргө наардаан ырытар. Биллэрин курдук, бүттүүн саха тылын уонна ханнык эмэ түөлбэ зонатын лиэксикэтэ атын олохтоох түөлбэ араҥатыгар киирэн хааччахтанан туттуллар. Оннук олохтоох түөлбэ тыллара саҥарыллыытынан, морфологическай тутулунан уонна суолтатынан, ис хоһоонунан уратылаһарын бэлиэтэ буолар. Олохтоох түөлбэ тыллара үксүн кэриэтэ күннээҕи кэпсэтии тылыгар туттуллар. Саха түөлбэ тылын лиэксикэтэ үксэ түүр уонна монгуол тылыттан үөскээн, сайдан кэлбитин Спиридон Алексеевич маннык бэлиэтиир, “диалектная лексика якутского языка складывалась в результате изолированного развития от основной массы тюркской этнической общности и в условиях субстратно-адстратного влияния или суперстратного наслоения лексических единиц. Поэтому якутская диалектная лексика содержит кроме исконно тюркских слов, многочисленные монголизмы, изрядное количество эвенкизмов и других лексических вхождений, точное количество которых пока еще твердо не установлено” [Иванов, 2017, с. 14]. Манна даҕатан эттэххэ, А.Е. Шамаева кандидатскай диссертациятыгар 1400-тэн тахса монгуоллуу тэҥнээх, олортон ханыылаах тылтан 752-тэ саха түөлбэ тылыгар (400 олохтон үөскээбит) туттулларын уонна саха литературнай тылыгар киирбэтин бэлиэтээбитэ [Шамаева, 2012, с. 3].

М.С. Воронкин, М.П. Алексеев «Саха диалектологиятын очерката (Очерк якутской диалектологии)» диэн научнай отчуоттарыгар саха түөлбэ тылын тиһигэр 284 эбэҥки тыла баарын, онтон 33-һэ киин оройуоннарга, 82-тэ бүлүү бөлөх оройуоннарыгар, 112-тэ хотугулуу-арҕаа, 37-тэ хотугулуу-илин түөлбэҕэ туттулларын ыйаллар [Воронкин, Алексеев, 1971, л. 336]. И.Н. Новгородов саха уонна эбэҥки тылларын алтыһыытын үөрэтэн, саха тылыгар уонна кини түөлбэ тылларыгар 600-тэн тахса эбэҥки тылыттан фонетическай, морфологическай уонна лиэксикэ өттүнэн киирии бэлиэлээхтэрин ыйар [Новгородов, 2009, с. 177].

С.А. Иванов үлэтигэр түөлбэ биирдэм тыллара (лексические единицы) үксүн синтаксическай ньыманан үөскүүллэрин уонна көспүт суолталанан түөлбэ түөлбэ тыла буолалларын холобурдарынан бигэргэтэр: (токутар (вил., бул.) ‘тетерев-косач’, сойутар (вил., бул., сунт., токк.) ‘заварной чайник’, ааҕый оҕус (горн.) ‘паук’, адьырҕа кыыл (инд.) ‘волк’, абааһы бырдаҕа (кол.) ‘карамора’, бөрө табаҕа (усть-алд.) ‘гриб-дождевик’). Сороҕор, икки тыл силбэһэн биир өйдөбүллээх түөлбэ тылын (композит) үөскэтэр: алаҕар— (верх.) ‘подавать, приносить, привозить’ – от ыл аҕал, сирэһэ (ойм., магадан.) – от сир аһа ‘плоды, ягоды’.

С.А. Иванов аат тыл, даҕааһын аат ситимнэһэн түөлбэ тыл лиэксикэтин хаҥаталларын икки улахан сыһыарыытыгар испииһэктээн, ханнык үлэттэн, литератураттан ылыллыбытын, ханнык улууска тарҕаммытытын толору   биэрбитэ кэлин диалектологиянан дьарыктанар дьоҥҥо олус туһалаах буолара саарбаҕа суох.

Үлэ үһүс баһыгар Спиридон Алексеевич түөлбэ тыллары суолтанан наардаан, бөлөхтөргө арааран, хас биир тыл ханнык тылтан үөскээбитин быһааран, тэҥнээн көрөн ырытар. Ырытыллыбыт бөлөхтөр балай да киэҥ ис хоһоонноохтор, семантическай тутулларынан да уратылаахтар. Үлэтигэр ырыппыт сүрүн бөлөхтөрүнэн “Халлаан, халлаан эттиктэрэ”,  “Күн-дьыл көстүүлэрэ”, “Күн-дьыл кыттыгас көстүүлэрэ”, “Сир”, “Дьиэ-уот уонна атын тутуулар”, “Сир кыыллара” буолаллар.

Спиридон Алексеевич түөлбэ тыла диэн ханнык эмэ сиргэ тоҕуоруһан олорор дьон бэйэ икки ардыгар туттар, киэҥник тарҕамматах, литературнай тылга киирбэт, эбэтэр киэҥ эйэгэҕэ биллибэт тыл буоларын бэлиэтиир. Ол гынан баран, сорох тыллар чугас сытар түөлбэ тылларыгар холбоһон, кэлин литературнай тыл эйгэтигэр киирэн, тарҕанан киэҥник туттуллар буолалларын бэлиэтиир.

Ааптар үлэтигэр түөлбэ тылларын үс сүрүн бөлөххө араарар: 1. Дьиҥ түөлбэ тыллара (ыстатыйабар холобурдары С.А. Иванов үлэтигэр хайдах бэриллибитинэн биэрэбин): аалчах (сакк.) `вовсе, совсем`: аалчах барбаппын `я вовсе не пойду`; араат I (мом.) `протока`; араат II (наречие) `отдельно, раздельно, врозь`; якут. араар— `разделять; отделять`; бордурҕас (лен.) `взбитые сливки` – от звукоподражательного глагола бордурҕаа— `отрывисто издавать громкие клокочущие звуки (о клокотании жидкости)`; бочо (ср.-кол.) `мелкий чир`; даркы (бул.) `мышь`; дьаах (бул.) `копытная болезнь у оленей` – ср.: эвенк. нааксэ `гной`, эвен. нааh `гной, гниль`; каҕан (инд.) `глава, предводитель, родоначальник`: кини Ноҕоту бииһин ууһун каҕана `он – глава (родоначальник рода Наготу`, слово синонимизируется с лит. баһылык `глава` [Иванов, 2017, с. 18-20].

Түөлбэ сорох тыллара өлүктүйбүт суолталаах буолаллар, олор эквиваленнарын (ханыыларын?) былыргы түүр уонна монгуол, сорох өттүн билиҥҥи түүр уонна монгуол тылларыгар булуохха сөп: каҕан (инд.) `глава, предводитель, родоначальник`, көс (есей.) `жена`, кыыс (алл.) `жена`, сылаҥ (инд.) `змея`; аҕай (ср.-кол.) `работа по хозяйству`, хадаҕа (уд.) `высокая гора, скала, утес` уо.д.а. Бу тыллар суолталарынан киэҥник тарҕамматахтар. Холобура, эбэҥки тылыттан киирии – дулга (жиг.) `жилище пирамидальной формы`, дьаах (бул.) `копытная болезнь у оленей`; нуучча тылыттан – мара `зной`; `сильный мороз`, чаркы (кол.) `женские замшевые торбаса`; юкагир тылыттан – кооко (кол., инд., усть-ян.) `голова` – юкаг. кокэ `голова животного`, мээмэ (инд., усть-ян.) `медведь` – юкаг. мэмэ `медведь` [Иванов, 2017, с. 20].

Иккис бөлөххө ханнык эмэ түөлбэ зонатыгар ордук тарҕаммыт эбэтэр туттуллар түөлбэ тылларакиирэллэр. С.А. Иванов бэлиэтииринэн, бу түөлбэ тыллара литературнай тылга өтө киирэллэр, тыл састаабын байыталлар: аалык (абый., алл., бул., кол.) `лямка в собачьей упряжи`; (верх., татт., усть-май.) `лямка в оленьей упряжи` – эвенк. алиг, алик  `лямка в оленьей упряжи`; атах (анаб., долг., есей., олен.) `обувь, торбаса`: сайыҥҥы атаҕым суох (олен.) `у меня нет летних торбасов`; аҕам атах оҥорор (долг.) `отец делает обувь` – слово соответствует др.-тюрк. etik, etük  `мягкая обувь из кожи`; etik, etük  превратился в атах, по-видимому, под аналогизирующим влиянием словосочетания атах таҥаһа  `обувь` и переход мягкорядных звуков в твердорядные наблюдается в якутской исторической фонетике: тюрк. ит > якут. ыт `собака`; тюрк. тил > якут. тыл  `язык`; долборук (амг., бул., жиг., нам., ойм., олекм., татт., сакк., усть-алд.) `ясли в хлеву`; соответствует др.-тюрк. qodqï , qotqï   `кроткий, смиренный` [ДТС, с.452, 461];           куйаабыл (вил., жиг., сунт., кол.) `берестяной сосуд для обивки ягод с кустов`, известно литературному языку [ЯкутРС, с.185]; – эвенк. гуйаабун  `берестяная посуда, биток для ягод` [ДСЯЯ, I, с.120; Новгородов, 2009, с.199]; табысхаан (амг., бул., вил., есей., жиг., канг., коб., сунт., татт., токк., усть-алд., чур.) `заяц`; табышкаан (абый., ср.-кол.); табышхаан (верх.) [ДСЯЯ, I, с.232, 233; ЯкутРС, с.372] – ср.: др.-тюрк. tabïšɣan `заяц` [ДТС, с.526]; Бу бөлөххө киирэр түөлбэ тыллара балачча киэҥник тарҕанан туттулаллар, эбэтэр литературнай тылга синоним быһыытынан туттуллуохтарын сөп: дьирики (абый., амг., бул., вил., верх., жиг., канг., кол., сунт., усть-алд.) `бурундук` [ДСЯЯ, I, с.97]; күрдьүгэс (бул., вил., канг., жиг.) `бурундук` [ДСЯЯ, I, с.132]; муруку (вил., горн., нюрб., олекм., сунт., усть-алд.) `бурундук` [ДСЯЯ, I, с.166–167] – лит. моҕотой `бурундук` [ЯкутРС, с.240]; дьүөлэкээн (бул., верх., сакк., татт.) `заяц`; [ДСЯЯ, I, с.101]; мундуукаан (есей.) `заяц` [ДСЯЯ, I, с.164]; табысхаан (амг., бул., вил., есей., коб.) `заяц`; хотонох (алл., анаб., бул., олен., усть-ян.) `заяц` [ДСЯЯ, I, с.293] литературнай тылга куобах  `заяц` диэн тылга синоним быһыытынан буолаллар.  

Ону тэҥэ түөлбэ тыллар истэригэр омоним эмиэ көстөр: арҕаа (абый., алл., верх., кол., мом., усть-ян.) `зад, задняя сторона` – лит. арҕаа `запад, западная сторона` // `западный` [ЯкутРС, с.46];  атах (анаб., долг., есей., олен.) `обувь, торбаса` [ДСЯЯ, I, с.53]; атах  `худший`, `последний`, `непочетный`: атах бурдук  `худший сорт зерна`, атах орон `первая лавка у двери` – лит: атах `нога, ноги`; `ножка; опора` [ЯкутРС, с.51]; тарт- (абый., алл., анаб., бул., есей.) `возить`: мас тардар (есей.) `Он возит дрова`; тарт— `топить`: кытараргын тарт— `разводить костер` [ДСЯЯ, I, с.237] – лит: тарт— `тянуть`, `тащить` (многозначное слово); тарт—  `курить`: табахта тарт— `курить табак` [ЯкутРС, с.377]; ындыы (верх., ойм.) `поклажа, груз вообще`: ындыылаах массыына `машина с грузом` [ДАЯЯ, I, с.313]; ырдыы (абый., ср.-кол.) `груз` [ДАЯЯ, I, с.314]; – лит.: ындыы, ырдыы  `вьюк (верховой лошади)` [ЯкутРС, с.526].

Үһүс бөлөххө, ханнык эмэ түөлбэ зонатыгар эрэ туттуллар буолбакка, бүтүн саха литературнай тылыгар киирэн тарҕаммыт тыллары киллэрэр: аабылаан (мег.-канг., сунт., усть-май.) `болотное место, ложбина в лесу, заросшая кустарником` [ДСЯЯ, I, с.37] – лит.: аабылаан  `чаща, чащоба` [ЯкутРС, с.23]; адалҕа, адылҕа (сунт., усть-алд., усть-май., чур.) `железный инструмент для выдалбливания дерева` [ДСЯЯ, I, с.41] – лит.: адылҕа `род топора для выдалбливания чего-л.` [ЯкутРС, с.32] – ср.: монг. атлага `тесло` [МонгОТ, с.47]; бур. аталга `долото` [БурРС, с.64]; этот монголизм проник в диалекты некоторых тюркских языков [см.: ЭСТЯ, 1974, с.201–202]; бырдах –кумаар [ДАЯЯ, II, с.159; карта 154] – лит.: кумаар [ЯкутРС, с.187]; дурда `скрадок (шалаш охотника для подкарауливания зверя или дичи)`- сэһээккэ (вил., верх., жиг.) или саһаакка (вил.) от рус. диал. засадка [ДСЯЯ, I, с.225; ДСЯЯ, II, с.158; Даль, I, 2003, с.565]; хабдьы `куропатка`- куруппааскы – рус. диал. куропашка [Даль, II, с.185] -– ср.: эвен. кабдьа `куропатка` [ДАЯЯ, II, 70; Новгородов, 2009, с.238]. Бу бэриллибит тыллар литературнай тылга киирэн синоним быһыытынан туттулаллар уонна тарҕаныылара киэҥ.

Бэлиэтээн аһардахха, түөлбэ тыла уонна литератрунай тыл бэйэ бэйэлэригэр дьайсаллар. Ол курдук, түөлбэ тыллара литературнай тыл лиэксикэтигэр киирэллэр, оттон литературнай тыл, төттөрүтүн, түөлбэ тылыгар күүскэ дьайар. Ол туһунан өссө Е.И. Убрятова “Диалекты тюркских языков” диэн үлэ аан тылыгар маннык этэн турар “это очень сложный двусторонний процесс. С одной стороны, литературный язык как бы сглаживает различия в местных говорах данного языка, с другой стороны, сам испытывает воздействие этих говоров. Процесс этот идет тем интенсивнее, чем полнокровнее жизнь самого литературного языка” [Убрятова, 2010, с. 12].

Маннык дьайсыы түөлбэ тылы наардааһыны уустугурдар. Ол иһин, нуучча диалектологтарын көрүүлэрин ылынан, С.А. Иванов түөлбэ тыллары маннык наардыыр: 1. Дьиҥ түөлбэ тыллара (собственно-лексические диалектизмы),бу тыллар олохторо литературнай тылга суохтар эбэтэр литературнай тыл олоҕуттан үөскээбит эрээри, түөлбэҕэ атын суолтаҕа туттуллар. Тыллар биирдиилээн эмэ түбэҕэ (говорга) туттуллаллар: аакы (долг.) киһи илиититтэн аһыыр чычаас таба `ручной олень` [ДСЯЯ, I, с.37]; бочо (ср.-кол.) чыыр кырата  `мелкий чир` [ДСЯЯ, I, с.67]; хан (коб.) үптээх-астаах, мааны `состоятельный, почетный`: хан киһи `состоятельный человек` [ДСЯЯ, I, с.278]; аҕараан (анаб., долг., есей., олен.) кииринньэҥ аҕа `отчим` [ДСЯЯ, I, с.40] – от аҕа `отец` + —раан; слово аҕараан образовано под влиянием эвенк. амиираан `отчим` [Вас., ЭРС, с.28];  албаннаа— `домогать, вымогать, попрошайничать, ханжить` [ДСЯЯ, I, с.43] – от албан `домогательство, ханжество` – лит. албан: албан аат `громкая слава` [ЯкутРС, с.37];

2. Үөскээбит ньымаларынан уратылаах түөлбэ тыллара. Литературнай тылтан морфологическай тутулунан уратылаахтар (лексико-словообразовательные диалектизмы): айадаһын (вил.) `шум, суматоха` [ДСЯЯ, I, с. 42] – лит. айдаан 1) `шум, крик, гомон, гвалт`; 2) `скандал, дебош`; 3) `суматоха, суета` оннугар [ЯкутРС, с.34]; кыһыҥҥылаа- (инд.) лит. кыстаа `зимовать` оннугар [ДСЯЯ, II, с.106].

3. Дорҕоонунан уратылаах түөлбэ тыллара. Литературнай тылга суолтатынан сөп түбэһэр эрээри, дорҕоонунан уратылаахтар: аҕы, өһө (уд.) [ДСЯЯ, II, с.35, 150] – вм. лит.: эһэ  `медведь`; хааһар (вил., долг., есей., олен.) `охотничьи лыжи` – вм. лит. хайыһар  `спортивные лыжи`; тамма (верх., кол.) `капля, капель` [ДСЯЯ, I, с.235] – вм. лит.: таммах `капля`; эрэмэдэй (усть-алд.), эрэбэдэй (усть-алд., верх.-кол.), эрэдэбэй (ср.-кол., сакк.) [ДСЯЯ, I, с.322–323] вм.: лит.: бэрэмэдэй `переметная сума`.

4. Суолтатынан уратылаах түөлбэ тыллара. Литературнай тылы кытта биир морфологическай тутуллаах эрээри, суолтата уратылаах: абаҕа литертарнай тылга `дядя (старший брат отца)`, онтон түөлбэ тылга (лен.) `ольха`; (татт.) `медведь`; (вил.) `рябчик` [ДСЯЯ, I, с.39]; аллара лит.: `вниз, внизу`; аллараа `нижний` – диал.: (мом.) `северная сторона, север`; (долг.) `восточная сторона, восток` [ДСЯЯ, I, с.44]; амыдай лит: `тезка` – диал.: (вил., усть-ян.) `заяц` [ДСЯЯ, I, с.46]; баатыр ~ боотур лит.: `мужественный, доблестный, смелый` // `храбрый богатырь` [ЯкутРС, с.57] – диал.: (долг.) `неручной, дикий, резвый`: баатыр таба `неручной олень` [ДСЯЯ, I, с.56];бөтөҕө лит.: `желудок (птицы)`: сото бөтөҕөтө `икры ног` – диал.: (ойм.) `желудок у человека` вм. лит. киһи куртаҕа; (бул.) `речной муксун` [ДСЯЯ, I, с.69]; булуу лит.: `находка, приобретение` – диал.: (абый., верх., вил., мом., кол., татт.) `охота, промысел; добыча`; `промысловые звери, птицы` [ДСЯЯ, I, с.71]; буур лит.: `самец`: буур таба `олень-самец`, буур тайах `лось-самец` – диал.: (есей.) `конь` [ДСЯЯ, I, с.73]; бэҕэһээ лит.: `вчера // вчерашний` – диал.: (ойм.) `десять-двадцать лет тому назад`; (анаб.) `несколько дней тому назад`, `намедни` [ДСЯЯ, I, с.80]; далаһа лит: `мостки`: уу баһар далаһа `мостки, с которых черпают воду` – диал. (эвф. вил., мом., нюрб., сунт., верх.-кол.) ат көлө `лошадь` [ДСЯЯ, I, с.84]; иэдээн  лит.: `неприятность; беда` – диал.: (верх., верх.-кол.) `спешный, срочный; торопливый, суетливый` [ДСЯЯ, I, с.110]; киргил лит.: `черный дятел` – диал.: (эвф. кол., мом., нюрб., олекм., сунт., токк.) `топор` [ДСЯЯ, I, с.113]; куолай лит.: `пищевод` – диал.: (кол.) `изгородь из заваленных друг на друга деревьев` [ДСЯЯ, I, с.124]; муора лит.: `море` – диал.: (долг., усть-ян., верх.-кол.) `тундра` [ДАЯЯ, I, с.165]; мэйии лит.: `мозг // мозговой` – диал.: (абый., алл., бул., верх., коб., мом., канг., кол., ойм., сакк., сунт., усть-ян., усть-алд., жиг.) `голова; головка чего-л.`; `верховье реки, речки`; `вершина, верхушка, наконечник чего-л.` [ДСЯЯ, I, с.168–169]; тот  лит.: `сытость / сытый` – диал.: (бул., ср.-кол.) `солнечная интенсивность весной`: тот сиэбит  `он загорел` [ДСЯЯ, I, с.244]; тыалаа— лит.: `въезжать в лес на охоту`; `уезжать в село` [ЯкутРС, с.418] – диал.: (есей.) `подниматься на гору` [ДСЯЯ, I, с.253] – соответствует др.-тюрк. taɣïq— `подниматься, взбираться (на гору)` [ДТС, с.527]; чагда лит.: `сосновый лес, сосняк` [ЯкутРС, с.507] – диал.: (верх.-кол.) `хвастливый` [ДСЯЯ, I, с.296] о.д.а.

Түөлбэ тылга литературнай тылга баар семантическай категориялар барыта кэриэтэ көстөллөр, ол курдук тыл элбэх суолталаныыта, омонимнар, синонимнар уонна антонимнар. Ону тэҥэ эргэрбит тыллар архаизмнар, историзмнар, экспрессивнай-эмоциональнай суолталаах тыллар, суолталара кэҥээбит, кыараабыт тыллар, ону тэҥэ сомоҕо домохтор эмиэ киирэллэр, Олору С.А. Иванов кэлиҥҥи үлэтигэр көрөр санаалаах буолан, бу үлэтигэр тохтооботох.

С.А. Иванов ырытар матырыйаалыгар хас биирдии тыл ханнык тылтан үөскээбитин, төрүттээҕин, эбэтэр сабаҕаланар этимоннарын толору биэрэр. Хас ырытыллар түөлбэ тыла тарҕаммыт сирдэринэн, оройуоннарынан  бэриллэр. Холобурдаан аҕаллахха, маннык: «алаһа в колымских говорах употребляется в значении `дом, домашний очаг` и в качестве эвфемизма `берлога`, но считается архаизмом [ДСЯЯ, I, с.43]; слово, по-видимому, восходит к др.-тюрк. alaču `шатер` [ДТС, с.33], что интерпретируется как китаизм в пратюркском [см.: Дыбо, 2007, с.67]; в современном якутском литературном языке алаһа употребляется как постоянный эпитет со словом дьиэ: алаһа дьиэ `родной дом, родной очаг`, но считается устаревающим словом [ЯкутРС, с.37]; первоначальное алаһа, по-видимому, обозначало временное жилище, построенное из жердей [см.: СИГТЯ, 2001, с.496–497], потом постепенно приобрело более «благородное» значение, например, в тюркских языках – `шатер`, в якутском – `родной дом, родной очаг`[Иванов, 2017, с. 189]; кыыс аллаиховские якуты употребляют в значении кэргэн, ойох `жена` [ДСЯЯ, I, с.142], что соответствует др.-тюрк. kis `жена`: kis al `жениться`: ol kisi aldï `он женился` [ДТС, с.310]; kis учеными сближается с др.-тюрк. kiši, которое также имело значение `жена` [ДТС, с.310, см.: статью kiši `человек, человеческий`]; хотя тюрк. kis `жена` и kiši в значении `жена` не имеют ясной этимологии [ЭСТЯ, 1997, с.78–79], kis сохранилось, как установлено, в виде кыыс в аллаиховском говоре. Видимо, слово унаследовано от далекого прошлого, хотя бы от эпохи Махмуда Кашгарского (XI в.)» [Иванов, 2017, с. 41].

Түмүктээн эттэххэ, С.А. Иванов “Саха түөлбэ тылын лексическай уратылара” үлэтигэр олус дьэҥкэ теоретическай төрүккэ олоҕуран, ырытар өлгөм матырыйаалын атын тылларга дириҥник тэҥнээн, саха түөлбэ тылын лексическай уратыларын чаҕылхайдык ырытан, дакаастаан кыайа туппут. Бу үлэ лексикология проблематынан дьарыктанар тыл үөрэхтээхтэригэр, чуолаан эдэр чинчийээччилэргэ олус наадалаах үлэ буоларын тоһоҕолоон бэлиэтиэҕи баҕарыллар. Саха түөлбэ тылын морфологическай, лексическай уратыларын тэҥнээн ырытыы, арааһа, түүр тылларыгар бастакы үлэ буолуо.

Литература

Воронкин М.С., Алексеев М.П. Саха диалектологиятын очерката (Очерк якутской диалектологии): Научный отчет 1969–1971 гг.: Рукопись, 1977 // Архив ЯНЦ СО РАН. Ф.5. Оп. 12. Ед. хр. 127. – 691 л.

Воронкин М.С. Саха диалектологиятын очерката: Фонетика уонна Морфология. – Якутск: Кн. изд-во, 1980. – 244 с.

Дыбо А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков: Лексические контакты ранних тюрков: лексический фонд: пратюркский период. – М.: Изд-во «Восточная литература» РАН, 2007. – 223 с.

Иванов С.А. Морфологические особенности говоров якутского языка. – Новосибирск: Наука, 2014. – 248 с.

Иванов С.А. Лексические особенности говоров якутского языка. – Новосибирск:Наука, 2017. – 391 с.

Ксенофонтов Г.В. Ураангхай сахалар: Очерки по древней истории якутов. Т. I, кн. 1, 2. – Якутск: Нац. изд-во Республики Саха (Якутия), 1992. – 416 с., 318 с.

Новгородов И.Н. Якутско-эвенкийские языковые контакты. – Якутск: 2009. – 248 с.

Слепцов П.А. Саха тылын историята: Учебное пособие для студентов. – Якутск: Изд-во якутгосуниверситета, 2007. – 290 с.

Убрятова Е.И. Предисловие // Диалекты тюркских языков: очерки / Институт языкознания РАН. – М.: Вост. лит., 2010. – с. 7-33.

Шамаева А.Е. Монгольские параллели диалектной лексики якутского языка: Автореф. дис. канд. филол. наук. – Якутск, 2012. – 22 с.

Широбокова Н.Н. Отношение якутского языка к тюркским языкам Южной Сибири.- Новосибирск: «Наука», 2005. – 269 с.

Используемые сокращения

БАМРС      — Большой  академический монгольско-русский словарь. В четырех томах. – М.: «Academia», 2001-2002.

Бётл. — Бётлингк О.Н. «Словарь» — приложение  к книге «О языке якутов». – Новосибирск, 1989. – С.422-645.

БурРС        — Бурятско-русский словарь. – М.: Сов.энцикл., 1973. – 804 с.

Вас., ЭРС   — Эвенкийско-русский словарь. Составила Г.М.Василевич. – М., 1958. – 803 с.

ДАЯЯ  I               — Диалектологический атлас якутского языка. Сводные карты / Сост. С.А.Иванов. – Якутск: Изд-во СО РАН, Якут.филиал, 2004. – Ч. I. Фонетика. – 128 с.

ДАЯЯ II               — Диалектологический атлас якутского языка. Сводные карты / сост. С.А.Иванов. – Новосибирск: Наука, 2010. – Ч. II: Морфология и лексика. – 178 с.

ДСЯЯ I                 — Диалектологический словарь якутского языка / Сост. П.С. Афанасьев, М.С. Воронкин, М.П. Алексеев. – М.: Наука, 1976. – 392 с.

ДСЯЯ II      — Диалектологический словарь якутского языка / Сост. М.С. Воронкин, М.П. Алексеев, Ю.И. Васильев. – Новосибирск: Наука, 1995. – 296 с.

Kal., 1961   — Kaluzynski St. Monqolische Elemente in der jakutischen Sprache. – Warszawa, 1961. – 170 S.

Kal., 1995   — Kaluzynski St. Jakutiya. Prace jakutoznawcze. – Warszawa, 1995. – 404 S.

Ксен. — Ксенофонтов Г.В. Ураангхай сахалар. Очерки по древней истории якутов. Т.I, 1 кн. – Якутск: Нац.изд-во Республики Саха (Якутия), 1992. – 416 с.; Т.I, 2 кн. – Якутск, 1992. – 418 с.

Монг ОТ             — Монгол орос толь. – М., 1957. – 715 с.

МонгРС     — Черемисов К.М., Румянцев Г.Н. Монгольско-русский словарь. По современной прессе. – Л., 1937. – 562 с.

Мыр., ЭРС — Мыреева А.Н. Эвенкийско-русский словарь. – Новосибирск: Наука, 2004. – 798 с.

Пек.  — Пекарский Э.К. Словарь якутского языка. – СПб, 1959. – 3858 стлб. + VIII c.

СИГТЯ 1986        — Серебренников Б.А., Гаджиева Н.З. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. – М.: Наука, 1986. – 302 с.

СИГТЯ       — Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков: Лексика. – М.: «Наука», 2001. – 822 с.;

ССТМЯ      — Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. Материалы к этимологическому словарю. – Т. I: А – Ң. – Л.: Изд-во «Наука», 1975. – 672 с.; Т. II. О – Э. – Л.: Изд-во «Наука», 1977. – 992 с.

ЭСТЯ         — Этимологический словарь тюркских языков. – М.: 1974, 1978, 1980, 1989, 2000, 2003.

ЯкутРС      — Якутско-русский словарь / под ред. П.А.Слепцова. – М., 1972. – 608 с.

Прочие сокращения

аб., абый.       – абыйский говор

аз., азерб.       – азербайджанский язык

алл.                – аллаиховский говор

амг.                – амгинский говор

ан., анаб.        – анабарский говор

бул.                 – булунский говор

бур.                 – бурятский язык

верх.                – верхоянский говор

       вил.                 – вилюйский говор

       верх.-вил.       – верхневилюйский говор

       верх.-кол.       – верхнеколымский говор

       вм.                  – вместо

      горн.               – горный говор

      др.-тюрк         — древнетюркский язык

      долг.                – долганский диалект

      есей., ес.          – есейский говор

      жиг.                 – жиганский говор

      инд.                 – индигирский говор или  индигирские говоры

      канг.                – кангаласский говор

      кол.                  – колымский говор или колымские говоры

      лен.                  – ленский говор

      лит.                  – литературное

      маг.                  – магаданский говор

      мег.-канг.        – мегино-кангаласский говор

      мом.                 – момский говор

      монг.                – монгольский язык

      нам.                  – намский говор

      нюрб.               – нюрбинский говор

      нижн.-кол.       – нижнеколымский говор

     ойм.                  – оймяконский говор

     олекм.               – олекминский говор

      олен.                 – оленекский говор

     п.-монг., п.-мо. – письменно-монгольский язык

     пренебр.            – пренебрежительное

     рус.                    – русский язык

     садын.                —  садынский подговор сунтарского говора

     сакк.                   — саккырырский подговор верхоянского говора

     совр.бур.            — современное бурятское

     совр.монг.          — современное монгольское

     сокр.                  — сокращенно

     ср.:                     — сравните

     ср.-кол.              – среднеколымский говор

      ср.-монг.            – средневековый монгольский язык

        сунт.                   – сунтарский говор

        татт.                    – таттинский говор

        токк.                    – токкинский говор

        т.-м.                     – тунгусо-маньчжурский

        тунг.                   – тунгусское

        турух.                  – говор туруханских якутов Красноярского края

        уд.                        – говор удских якутов Хабаровского края

        усть-алд.             – усть-алданский говор

        усть-май.         – усть-майский говор

        усть-янск.        – усть-янский говор

        чур.                   – чурапчинский говор

        эвен.                 – эвенский язык

        эвенк.               – эвенкийский язык

        юк., юкаг.        – юкагирский язык

        якут.                 – якутский язык

И.В. Аммосова, Н.Н. Васильева, В.Д. Монастырёв

Саха тылын түөлбэлэригэр монгуоллуу ханыылаах тыллар

(С.А. Иванов үлэлэринэн)

Саха диалектологията билиҥҥи кэмҥэ тыл үөрэҕин биир саамай күүскэ сайдыбыт салаатын быһыытынан сыаналаныан сөп. Ол курдук, С.А.Иванов «Центральная группа говоров якутского языка» диэн киэҥ тэҥнэбиллээх үлэтинэн саха тылын историческай диалектологиятын саҕалаабыта.  Диалектологияны үөрэтии чыпчаалынан ааҕыллар региональнай хаарталааһын 90-с сылларга түмүктэммитэ. Диалектологическай аатыластар [Иванов, 2004, 2010], 13 тыһыынчаттан тахса тыллаах түөлбэ тылын тылдьыттара бэчээттэнэн таҕыстылар. [1976, 1995].

          Билиҥҥи кэмҥэ түөлбэ тыллара литературнай тыл уонна саха тылыгар тастан киирэ турар нуучча тылын уонна атын омук кэпсэтии тылларын сабыдыалынан сүтэ, симэлийэ тураллар. Олор истэригэр урукку кэмҥэ түөлбэлэргэ киэҥник тутуллубут, атын тыллартан киирии тыллар эргэрэн эмиэ туораан, сүтэн иһэллэр. 

Монгуол тыла саха тылыгар сабыдыалын туһунан аҕыйаҕа суох үлэ суруллан турар [Рассадин, 1980; Калужинскай, 1961; Антонов, 1971; Щербак, 1997]. Ол гынан баран, бу аҥаардас монгуол тылын сабыдыала буоларын дуу, эбэтэр өр кэмнээх бииргэ алтыһыы түмүгэ буоларын дуу быһаарарга, бу сыһыаннаһыылары киэҥник ылан өссө дириҥэтэн үөрэтии, ол эбэтэр, түөлбэ тылларыгар баар монгуол уонна саха тылын ханыылаһыыларын булан, көрөн ырытыы, чинчийии улахан суолталаах. Саха тылын лиэксикэтигэр баар монгуол тылын араҥатын анаан үөрэтиигэ түөлбэ тылларын сыһыаран чинчийэр үлэлэр тахсыталаатылар. Ол курдук, диалектолог С.А.Иванов  [1993, 2014, 2017], эдэр чинчийээччи А.Е.Шамаева [2012] үлэлэригэр саха түөлбэ тылларыгар монгуоллуу ханыылаах тыллар фонетическай, морфологическай, лексическэй уонна функциональнай уратылара көрүллэллэр.   Уопсайа 1400 монгуол тылыгар ханыылаах тыллары булан А.Е. Шамаева чинчийбит. Балартан 752 тыл саха литературнай тылыгар суох, аҥаардас түөлбэ эрэ тылыгар баара бэлиэтэммит. 

Спиридон Алексеевич уһун кэмҥэ саха тылын түөлбэлэринэн дьарыктаммытын тухары монгуоллуу ханыылаах тылларга ураты болҕомтотун ууран үлэлээбитэ көстөр. Тыл историятын чинчийээччи быһыытынан кини саха тылын түөлбэлэриттэн булбут монгуоллуу ханыылаах тыллары ырыппытыгар кылгастык тохтоон ааһыахпыт. Монгуол тылын кытта ханыылаах түөлбэ тылларын кини 1991 сыллаахха тахсыбыт «Монголизмы в диалектной лексике якутского языка» ыстатыйатыгар анаан көрбүтэ. [Иванов, 1991]. С.А. Иванов сахалар төрүттэрэ монгуол тыллаах биистэри кытта чуолаан ханнык кэмҥэ алтыспыттарын аҥаардас тыл эрэ матырыйаалыгар олоҕуран быһаарар уустугун, бу алтыһыы араас кэмнэргэ, киэҥ өрүттээхтик уонна уһуннук баран, кэлин тиһэҕэр монгуол тыллаахтар тылларын илдьэ саха тылыгар сыыйа көспүт буолуохтарын сөбүн ыйар [Иванов, 1991, с.59]. Дьиҥинэн ылан көрдөххө, монгуол тылыттан төрүттээх тыллар саха тылыгар дьиҥ сахалыы тыллар курдук кубулуйан, киирии да тылларынан ааҕыллыбат курдук сөҥөн сылдьаллар, холобур: адаҕа, алтан, амыдай, байтаһын, хатыыр уо.д.а. тыллар. Ааптар Иванов С.А. түөлбэ тылларыгар уонна араас уус-уран айымньыларга көстүтэлиир, литературнай тылга киирэ илик 20 тылы ылан, бу тылларга фонетическай уларыйыылар, семантическай халбаҥнааһыннар хайдах барбыттарын ырытар, олортон аҕыйах холобур: Алдьаас. Бу тыл алджийас диэн монгуол  тылын кытта дорҕооннорун тутулунан сөп түбэһэр, ол гынан баран хотугулуу-илиҥҥизонаҕа алдьаас буол, алдьааһыр көрүҥүнэн ‘түөһэй, түөс буол‘ диэн кыра семантическай халбаҥнааһыннаах туттуллара ыйыллар. Оттон монгуол тылыгар бу тыл суолтата ‘сылай, илиһин; сылбаҥ, сэниэҥ эһин‘ диэн эбит. Баҕадьы. Бу тыл Саха сирин киин улуустарыгар муҥха диэн тыл синонимын быһыытынан туттуллар, оттон атын түөлбэ тылларыгар  ‘булт быһыта, быһыт’, ‘чаачар, айа’, ‘ох саа оноҕоһо‘ диэн суолталанар. Учуонайдар бу тылы үксүн баҕаджи, баҕаджа диэн монгуол тылын кытта дьүөрэлии туталлар. Билиҥҥи монгуол тылыгар багаж диэн көрүҥүнэн ‘сэп-сэбиргэл, туттар сэп‘ диэн суолталааҕа биллэр. Онон саха уонна монгуол тылларыгар бу тыллар суолталарыгар кыралаан халбаҥнааһын барбытын ааптар бэлиэтээбит. Хаҥсаар, хааҥсаар. Хотугулуу-илиҥҥи диалектнай зонаҕа тарҕаммыт тыл, ‘мурун, хоҥоруу, мунну үүтэ‘ диэн суолталаах. Бу тылы ааптар монгуоллуу хаҥшаар ‘хоҥоруу‘ диэн тылга ханыылыы көрөр уонна былыргы монгуол тылыгар хангшийар ~хонгшийар барыйааннардааҕын ыйар, манна көстөр а/о аралдьыһыыларын былыргы төрүт тыл көстүүтэ буоларын бэлиэтиир. [Иванов, 1991, c.58-69]. 

Биллэрин курдук, саха тылыгар көстөр монгуоллуу ханыылаах тыллар монгуол тылыттан киирии тыллар курдук ааҕыллаллар. Саха тылын үөрэҕэр маннык тыллар саха тылын бүттүүн лиэксикэтин 1/3 ылаллар диэн олохсуйбут көрүү баар. Ол эрээри учуонайдар А.М. Щербак, Л.Н.Харитонов, сабаҕалааһыннарынан, былыргы саха тыла төттөрүтүн монгуол тылыгар эмиэ сабыдыаллаабыт буолуон сөп эбит. Спиридон Алексеевич бу көрүүнү өйүүр. Кини суруйарынан, сахалар төрүттэрэ хаһан эрэ монгуоллуу тыллаах биистэри кытта өр кэмҥэ алтыһан олорон, аҥаардастыы ыла эрэ олорбокко, кинилэр тылларыгар эмиэ дьайбыт буолуохтарын сөп. Кини маннык түмүккэ кэлэрин биир төрүөтүнэн —й дорҕоонунан бүтэр дьүһүннүүр туохтуурдар сыһыарыыларын уларыйыыларын ырытан, чинчийэн көрбүтэ буолар. [Иванов, 2014, с.157]. Холобур, аҥай-, арбай-, багдай-, балҕай-, баллай-, балтай-, бэлтэй- диэн уонна да атын дьүһүннүүр туохтуурдар былыргы монгуол тылыгар көстөр —aji-, eji-, —oji-, —yji— дифтоннарынан бүтэр aŋγaji-, arbaji-, baγdaji-, balqaji-, baldaji-, baltaji-, belteji— диэн дьүһүннүүр туохтуурдары кытта ханыылаһалларын булар уонна саха тылын дьүһүннүүр туохтуурдара монгуол тылыттан киирбиттэрэ эбитэ буоллар, эмиэ итинник уһун аһаҕас дорҕоонунан эбэтэр дифтонунан бүтүөхтээхтэр этэ диир. Холобура, монгуол тылыттан киирбит elije (элиэ), kelgije (кэлгиэ), kürije (күрүө), qašija (хаһаа), daγurijan (дуораан) уо.д.а. тылларга курдук. Үөһээ ыйыллыбыт дьүһүннүүр туохтуурдарга маннык көстүү суоҕун быһыытынан, ааптар Спиридон Алексеевич саха тылын —й дорҕоонунан бүтэр дьүһүннүүр туохтуурдара хаһан эрэ монгуол тылларыгар киирэн тыл бүтэһигэр i аһаҕас дорҕоону эбии ылынан туттуллар буолбуттар эбит диэн интэриэһинэй түмүккэ тиийэн кэлэр. Онон бу тыллар төттөрүтүн монгуол тылыгар киирии тыллар буолуохтарын сөбүн ыйар. [Иванов, 2014, с.162].

Түөлбэ тылларын лексическэй састаабын ырыппыт «Лексические особенности говоров якутского языка» диэн 2017 сыллаахха тахсыбыт үлэтин матырыйаалын ааптар инники тахсыбыт түөлбэ тылын тылдьыттарыттан ылан чинчийбит [1976, 1995]. Монгуоллуу ханыылаах тыллар суолталара монгуол-нуучча тылларын (1957) уонна Улахан академическай монгуол-нуучча тылларын (2001-2002) тылдьыттарыгар олоҕуран быһаарыллыбыттар. Бу үлэтигэр ааптар Э.К.Пекарскай [1959], Г.В.Попов [1986], Ст. Калужинскай [1961], В.И.Рассадин [1980] уо.д.а. чинчийээччилэр булбут монгуоллуу ханыылаах тылларыгар эбии өссө манныктары булан киллэрбит, холобур, кылаҕаһын ‘хаар сарадаҕа‘. Бу тыл былыргы монгуол тылыгар kilaγa, билиҥҥигэ хялаа ‘күннээххэ күлүмүрдээн түһэр бытархай хаар кыырпаҕа‘ диэн суолталааҕын ыйар. Аһаҕас дорҕооннор икки ардыларынааҕы γ дорҕоону тута сылдьарынан, бу тыл олох эрдэ саха тылыгар киирбит буолуон сөп диэн ааптар сабаҕалыыр [Иванов, 2017, с.43]. Оттон былыргы монгуол тылыгар kilbar, билиҥҥи тылга хялбар ‘чэпчэки, ыарахана суох‘ диэн суолталаах тыл Бүлүү бөлөх сахаларыгар кылбар ‘чэпчэкитик оҕолонор, чэпчэкитик быыһанар‘ диэн суолтаҕа туттулла сылдьарын бэлиэтиир. Бу тыл урукку өттүгэр ханнык да тылдьыттарга киирбэтэҕин, арай Улахан Быһаарыылаах тылдьыкка түөлбэ тыла диэн бэлиэлээх ылыллыбытын ыйар.  Бу тыллар кэрэһэлииллэринэн, сорох монгуол тыллара былыргы саха тылыгар өссө эрдэтээҥҥи орто үйэҕэ киирбит буолуохтарын сөп диэн этэр.

Маны таһынан, бу үлэтигэр С.А.Иванов бэлиэтииринэн, түөлбэ тылларыгар дьиҥ түүрдүү тылы үөскэтэр сыһыарыылар биирдиилээн эмэ көстөллөр.  Ол оннугар, аат уонна туохтуур олохторугар сыстан тылы үөскэтэр атын тыллартан киирбит сыһыарыылар баалларын ыйар. Ол курдук, монгуол тылыттан —лдьуор: суккулдьуор (суккуй+лдьуор) ‘айах көҥдөйүн улаҕа өттө, улаҕата, бэлэс‘; -һун: наҥнаһын – даҥнаһын ‘кырыс‘ (даҥ > даҥнаа+һун).

С.А.Иванов —һыт диэн ааты үөскэтэр сыһыарыы туһунан бэйэтэ туспа көрүүлэрдээх. В.В.Радлов бу киэҥник тарҕаммыт сыһыарыыны саха тыла бэйэтэ үөскэппит сыһыарыытын курдук көрөрө. Оттон А.М.Щербак бу сыһыарыы монгуол тылын сорох түөлбэлэригэр былыргы саха тылыттан киирбит буолуон сөбүн ыйар. Холобур, эмчит уонна илдьит диэн  тыллар эмчид уонна элчид көрүҥүнэн сылдьаллар.   Манна -či диэн киһи дьарыгын көрдөрөр былыргы сыһыарыыга элбэх ахсаан сыһыарыыта —t эбиллэр: эмчид ‘эмчиттэр‘, элчид ‘илдьити тиэрдээччилэр‘. Монгуол тылын эрдэтээҥҥи ылыныытыгар бу сыһыарыы —čin диэн биир ахсаан көрүҥүнэн киирбит. С.А.Иванов бэлиэтииринэн, —čin сыһыарыы саха тылыгар бэйэтинэн туттуллубат, сорох эмээхсин, симэхсин, харахсын диэн монгуол эрэ төрүттээх тылларга ордон хаалбыт. Манна эбии ааптар Э.К.Пекарскай уонна А.Е.Кулаковскай матырыйаалларыттан бөтүөрчүн (бөтүөччүн), мөҥүрүөччүн курдук тыллары киллэрбит.  [Иванов, 2017, с.50].  Ааптар —һыт сыһыарыы элбэх суолталааҕын уонна билигин даҕаны литературнай эрэ тылга буолбакка, түөлбэ тылларыгар эмиэ саҥа тыллары үөскэтиигэ киэҥ кыахтааҕын ыйар уонна 17 араас суолталаах тыллар бөлөхтөрүн наардаан биэрэр. Олор истэригэр холобур, маннык түөлбэ тылларын булан киллэрэр: киһи кыаҕын көрөн, туохха сыстаҕаһын, идэтийбитин – айааһыт, айаасчыт, маамыксыт, сапчыт, тимирдьит уо.д.а.; киһи айар дьоҕурунан тугу гынар кыахтааҕын – суруйууһут, тыдьдьыт уо.д.а.; булт биир чопчу көрүҥүнэн дьарыктанар дьон аатын – булууһут, ыттыксыт уо.д.а.; ыарыылар ааттарын – ахсырҕанньыт, бохсурҕанньыт, бөтөҕөһүт, саҕаһыт, тойуксут уо.д.а.

Спиридон Алексеевич түөлбэ эрэ тылыгар тарҕаммыт үгүс туохтуурдар ааттан уонна туохтууртан бүттүүн саха тылыгар киэҥник туттуллар сыһыарыыларынан үөскүүллэрин ыйар. Олор истэригэр элбэх монгуоллуу ханыылаах тыллар бааллар, холобур: аҕайдаа—  ‘дьиэ үлэтинэн дьарыгыр‘, атаалаа— ‘өһүөннээхтик сыһыаннас‘, багалаа— ‘боруобалаа‘, бөлөҕөлөө ‘бөлөхтөөн ыт‘, доролоо ‘улахан болҕомтолооҕунан ааҕыма, аахайыма‘, көҥдөйдөө ‘саанан ыт‘ о.д.а.  [Иванов, 2017, c.128-146].

Спиридон Алексеевич түөлбэ тылга олоҕуран тыл историятын чинчийээччи буоларын быһыытынан, араас омук тылларын алтыһыыларыгар улахан болҕомтотун уурар. Ол кини атын тыллары этэ да барбакка, чуолаан монгуол тылын матырыйаалын төһө кыалларынан үлэлэрин ситимигэр киллэрэн чинчийбитигэр көстөр. Ол курдук, кини фонетика, морполуогуйа, лиэксикэ өттүгэр көстөр уратылары кыраҕытык бэлиэтии көрөн, ымпыктаан-чымпыктаан ырытан чинчийбит учуонай. Кини А.М. Щербак, Л.Н. Харитонов курдук учуонайдар былыргы саха тыла монгуол тылыгар сабыдыаллаабыт буолуон сөп эбит диэн көрүүлэрин тутуһар. Бу боппуруос инники өттүгэр дириҥ, далааһыннаах чинчийиини эрэйэр.

Түмүктээн эттэххэ, Спиридон Алексеевич Иванов эдэр чинчийээччилэргэ бары өттүнэн холобур буолар дьиҥнээх классическай учуонай.

                   Туһаныллыбыт литература

1. Антонов Н.К.Материалы по исторической лексике якутского языка . – Якутск, 1971. – 171 с.
2. Диалектологический атлас якутского языка. Сводные карты / Сост. С.А.Иванов. – Якутск: Изд-во СО РАН, Якут. филиал, 2004. – Ч.1: Фонетика. – 128с.
3. Диалектологический атлас якутского языка. Сводные карты / Сост. С.А.Иванов. – Новосибирск: Наука, 2010. – Ч.2: Морфология и лексика. – 178с.
4. Диалектологический словарь якутского языка. – М.: Наука, 1976. – 392с.
5. Иванов С.А. Монголизмы в диалектной лексике якутского языка // Якутский язык: Семантика, фразеология. Сб. науч. трудов – Якутск: ЯНЦ СО АН СССР, 1990. – 152с.
6. Иванов С.А. Морфологические особенности говоров. – Новосибирск: Наука, 2014. – 248с.
7.  Иванов С.А. Лексические осбенности говоров якутского языка. – Новосибирск: Наука, 2017. – 392с.
8. Калужинский Ст. Некоторые вопросы монгольских заимствований в якутском языке // Труды Института языка, литературы и истории. – Якутск: Кн. изд-во, 1961. – Вып. 3(8). – С. 5 – 21.
9. Пекарский Э.К. Словарь якутского языка. – СПб., 1959. – 3858 стлб. 
10. Попов Г.В. Слова «неизвестного происхождения» якутского языка: Сравнительно-историческое исследование. – Якутск: Кн. изд-во, 1986.- 148с. 
11. Рассадин В.И. Монголо-бурятские заимствования в сибирских тюркских языках. – М.: Наука, 1980.- 114с.
12. Саха түөлбэ тылын тылдьыта. – Новосибирскай: Наука, 1995. – 296с.
13. Харитонов Л.Н. Типы глагольной основы в якутском языке. – Москва – Ленинград: Изд-во Академии наук СССР, 1954. – 312 с.
14. Шамаева А.Е. Монгольские параллели диалектной лексики якутского языка: Автореф. дис. …канд. филол. наук. – Якутск, 2012. – 22с.
15. Щербак, А.М. Ранние тюркско-монгольские языковые связи (VIII-XIV вв.). – СПб.: Изд-во ИЛИ РАН, 1997. – 292с.

Н.И. Данилова

Диалектные явления в залоговой системе якутского языка

В настоящее время якутский язык по своим основным параметрам подходит под категорию письменного литературного языка, который определяется как «такой язык, письменная форма которого в синхронном состоянии используется всеми представителями коллектива без специальной или функциональной специфики, и является признанной за пределами коллектива» [1; 34]. Как известно, для письменного языка особую важность и актуальность имеет вопрос соотношения литературной формы языка и диалектных явлений. Специалисты по якутскому языку единодушны в том, что «когда якутский литературный язык, сформировавшись, вступил в полосу интенсивного развития, взаимоотношения его с местными говорами существенно изменились. Между ними наблюдается взаимодействие, но литературный язык с его кодифицирующим эффектом больше влияет на местные говоры, чем наоборот» [2; 47]. Но, несмотря на главенствующую позицию литературного якутского языка с устоявшейся, продолжительной письменной традицией, некоторые диалектные явления все еще сохраняются. Так, для говоров якутского языка характерны особенности в интонационной структуре высказывания, лексике, семантике, грамматике, фонетике. При этом меньшее количество расхождений с литературным вариантом приходится на область грамматики. Они касаются словообразования, образования некоторых форм имен и глаголов. В якутских глаголах расхождения с литературным языком отмечаются в употреблении причастных форм (причастие настоящего времени —ар и форма —ай в говорах северо-восточной диалектной зоны, причастие на -ыах), деепричастных форм, форм наклонения. Среди грамматических особенностей говоров значительный интерес представляют отклонения в образовании и употреблении залоговых форм глагола. Из этих форм С.А. Иванов приводит три основные: «образование формы побудительного залога от некоторых переходных глаголов посредством аффикса —арт (…) вместо -ар (…)», употребление формы возвратного залога в значении действительного, образование форм возвратного залога от двух разных основ побудительного залога [5; 180]. Эти особенности он относит к «чисто грамматическим диалектным явлениям» [там же; 13].

Обратимся к каждой из них, прежде всего к глагольной форме, образованной при помощи аффикса -н.

Все исследователи якутского языка отмечают, что в говорах северной диалектной зоны, сохранивших архаичные явления, наблюдается «широкое употребление форм возвратного залога глагола вместо основного залога» [7; 141]. М.С. Воронкин эту особенность говоров считал «одной из значительных грамматических особенностей в диалектной системе якутского языка» [2; 150]. Солидарен с ним и С.А. Иванов, который считает, что «в северных говорах наблюдается почти тотальная замена действительного залога возвратным» [5; 13]. Это утверждение закрепляется картами Диалектологического атласа якутского языка, где четко отражена изоглосса этого явления, которое охватывает всю северную половину современной территории республики, и распространено также в языке долганских и есейских якутов. Правда, в этих говорах, соседствующих с северо-западной диалектной зоной зафиксировано «более умеренное употребление возвратного залога вместо действительного» [3; 57]. Приведем примеры: «долг. Бэйэм итэгэһим туһунан һаҥарынным ‘Я высказался о своих недостатках’; ес. Бэйэтигэр эмиэ ойох ылынна ‘Сам он тоже женился’; Оҕом төбөтө дэлби итийбит, ол иһин ытанар ‘Голова моего ребенка стала совсем горячей, поэтому он (себе) плачет’; анаб. Кырдьаҕас киһи һаатынар буоллаҕа  дии ‘Ведь (себе) стыдится старый человек’; аб. Оноҕос һааннан ытыаланар бу уол ‘Этот мальчик стреляет (себе) из лука’; һолом быыһыгар аахтар этим ‘Я читал (себе) между делом’; Сэлэ кытат кыыла … сибилигин кэлиннэ ‘Южные птицы только что прилетели’; мом. Уу баста барда ‘он пошел за водой’ [2; 150].

Эта же особенность северных говоров в фольклорных записях, иногда и в литературных произведениях авторов-выходцев из данной территории,  обычно сохраняется. К примеру, в сборнике рассказов, легенд и преданий Н. Абыйчанина  зафиксировано много случаев употребления форм глагола с аффиксом -н,  не имеющих залогового управления и, соответственно,  образующих диатезу не возвратного, а основного залога. Приведем примеры: Оҕонньор барбытын иккис хонугар сарсыарда эрдэлээн уучахтарын сылгыланан (вм. лит. сылгылаан), тордохторун көтүрэн барардыы оҥоһуннулар (НА Б 78) ‘На второй день после отъезда старика пригнали оленей, разобрали тордохи и собрались уезжать’; Онтон илимин көрүнэ (вм. лит. көрө) киирбит (НА Б 45) ‘Затем пошел проверять сети’; Тумус Тааска бултана (вм. лит. бултуу) барар баҕалаахпын кэпсээтим  (НА ЧуоС 6) ‘Я рассказал о своем намерении ехать охотиться в Тумус Таас’;  Халлаан чэмэлийэ сырдаан эрдэҕинэ табаларбыттан улахан ууччахпын тутан, балачча ыраах ыырынан сылдьан бултаныам (вм. лит. бултуом)  дэнним (вм. лит. диэтим) (НА ЧУоС 14) ‘Когда небо начало ярко светлеть, поймал из оленей большого ездового, и решил охотиться в довольно далеких местах’.

В представленных примерах семантика рефлексива, маркированного аффиксом —н, существенно нивелирована, даже утрачена, поэтому вполне допустимо присоединение этого аффикса к аффиксам других залоговых форм.  К примеру, в говорах Севера Якутии встречаются случаи двойного оформления аффикса возвратного залога: Суланьа …бэл буутун ортотунан буолар кылгас ыстааны тиктиммитэ < тик-ин-ин-бит-э (вм. лит. тиктибитэ < тик-ин-бит-э) (НА ЧУоС 51) ‘Суланя даже сшила короткие штаны по середине ляжек’.

Употребление формы с показателем —н в не залоговой функции, а в качестве основы глагола можно сравнить со случаями, когда в «древнейших производных глаголах типа sevin— ‘радоваться’ от sev— ‘любить’, soɣun— ‘чувствовать холод, мерзнуть’ (ДТС, 507) от soɣu— ‘остыть’ (Там же), qysun— ‘скупиться’ (Там же, 448) от qys— ‘сжимать, стискивать, сдавливать’ (Там же), sezin— ‘сомневаться’ (Там же, 449) от sez— ‘чувствовать, иметь подозрение, замечать’, alqyn— ‘исчезать, исчерпываться, погибать, умирать’ (Там же, 38) от alq— ‘губить, уничтожать, положить предел, прекращать’ (Там же, 37) форма на —n вовсе не имеет значения возвратного залога и выступает в чисто деривационной функции» [9; 300].

В связи с этим важно упомянуть, что в якутском языке существует также обширный круг глагольных форм с показателем -н, исходная основа которых в современном языке не сохранилась. Список этих основ под названием «Глаголы с аффиксами возвратного значения (-н, -ын, -ыһын, -ылын,-ытын)» в приложении к своей монографии поместил Л.Н. Харитонов. Вот некоторые из них: аҕын— ‘поминать’, алдьан— ‘разрушаться, ломаться’ (ср. aлдьат—; тат. aлдьа— Пек.), астын— ‘получить удовлетворение, удовлетвориться’ (ср. aстый— ‘запасаться съестными продуктами’), дьиксин— ‘пугаться’ (ср. oбразное дьик гын-, дьигис гын— ‘вздрогнуть’, бат+ылын— ‘вязнуть, погружаться’, иһилин— ‘слышаться, быть слышимым’ и т.д. [9; 122]. Как можно судить по данному списку, эти основы в большинстве своем содержат семантику рефлексива. Кроме того, можно заметить, что основы, о которых идет речь, в большинстве своем относятся к группе глаголов состояния, а также к образной лексике. 

Приведеннные выше диалектные явления в употреблении аффикса возвратного залога – это результат исторического развития не только морфологической, но и семантической структуры системы залоговых форм якутского языка. С точки зрения морфологии, утрата залогового значения в аффиксе -н, которая приводит к двойной аффиксации, это явление опрощения. Как утверждают исследователи, “опрощение является процессом, постоянно сопровождающим развитие словообразовательной (и в меньшей мере также словоизменительной) системы языка. Именно в результате опрощения возникает такое явление, как «связанные корни», т.е., корни, которые встречаются только в сочетании с определенными аффиксами» [8; 50]. Такие корни представлены как раз в списке глагольных основ, приведенных Л.Н. Харитоновым: аҕын— ‘поминать’, алдьан— ‘разрушаться, ломаться’, дьиксин— ‘вздрогнуть’, үөрэн— ‘учиться’ и т.д. Таким образом, можно допустить, что утрата возвратного залогового значения в якутских глагольных основах связана с широко распространенным в языках разной типологии процессом опрощения.

Вторая особенность говоров якутского языка фиксируется в форме побудительного залога: здесь она образуется посредством аффикса —арт вместо литературного -ар. Как отмечает С.А. Иванов, это диалектное явление распространено «во всех северных говорах, включая диалект долган и говор есейских якутов, а также оймяконо-колымские говоры» [5; 180]. При этом он предполагает, что -арт представляет собой «широкую разновидность аффикса -ырт» [там же; 181] и приводит случаи «наложения аффикса побудительного залога на побудительный залоговый аффикс» в тофаларском и хакасском языках.

Имеет смысл также сравнить данную диалектную залоговую форму с присоединением аффикса понудительного залога —t к основам на —l, —r, которое наблюдается в других тюркских, например, турецком языке: otur—t—mak ‘заставить сесть, усадить’ (от otur—mak ‘сидеть, садиться’), bağır—t—mak ‘заставить кричать’ (от bağır—mak ‘кричать’) [6; 202].

Далее, это явление, имеющее первоначально фонологическое объяснение (сочетание —t с —l, —r, как в якутских основах бааһырт— ‘ранить’, куурт— ‘сушить’, кыыһырт— ‘рассердить’, олорт— ‘сажать’ и т.д.), в говорах по аналогии распространилось и на другие глагольные основы. В результате появились основы, сохранившиеся ныне в диалектах: аһарт— < аас-ар-т ‘пропустить’ (вм. аһар-), оһорт— < ос-ор-т ‘вылечить’, көһөрт— < көс-өр-т ‘пересеслить’, өлөрт— <  өл-өр-т ‘убить, умертвить’, тоҥорт— ‘заморозить’ и т.д. Таким образом, образование в говорах якутского языка форм с двойной каузацией можно объяснить также как результат действия закона лингвистической аналогии, понимаемой как образование одной языковой формы по образцу другой. В нашем случае, диалектные морфологические образования типа аһарт-, көһөрт-, өлөрт- и т.д. допускают интерпретацию их как оформление по образцу каузативной парадигмы от основ с окончанием на -р: кыыһыр-т-, олор-т-, тириэр-т- и т.п.

Как мы видим, оба приведенных явления в говорах якутского языка: употребление рефлексива и каузатива с двойным оформлением (в случае с возвратной формой – вследствие десемантизации залоговой формы, а побудительной формы – по аналогии) – широко распространенное в пределах тюркского языкового ареала явление, которое исследователи объясняют семантическими изменениями, когда «в зависимости от лексического значения основы аффиксы нередко сообщают им (исходным основам) не залоговое, а новое лексическое значение, т.е. служат не формообразованию, а словообразованию» [6; 205].

Третье диалектное явление в сфере образования и употребления залоговых форм, зафиксированное в материалах говоров якутского языка – это “образование форм возвратного залога от двух разных основ побудительного залога”, приводимое С.А. Ивановым. В данном случае речь идет о залоговых “возвратного залога небольшого числа переходных глаголов типа үүннэстэбин ‘выращиваю’, киллэстэбин ‘заношу вношу внутрь’, кыынньастабын ‘кипячу’, көөнньөстөбүн ‘запариваю’» [4; 67], в которых залоговое значение не обнаруживается. Приводимые случаи коррелируют с предыдущими в том смысле, что здесь залоговая форма также десемантизирована. С.А. Иванов данное явление объясняет тем, что “в древнеякутском языке … сосуществовали две разновидности спряжения формы возвратного залога типа: үүннэстэбин, үүннэстэҕин, үүннэстэр и үүннэринэбин, үүннэринэҕин, үүннэринэр и т.д.” [5; 185]. При этом, первая разновидность залогового спряжения объясняется как образованная при помощи архаичного аффикса —tiz, “следы которого обнаруживаются в некоторых якутских глагольных формах” [там же].

Приводимые морфологические образования типа  үүннэстэбин, киллэстэбин коррелируют с многочисленными основами, содержащими морфологический элемент -һын: аадаһын- ‘еле, тяжело передвигаться (об очень грузном, полном человеке)’ [БТСЯЯ, т. I; 124], айгыһын— ‘двигаться очень медленно, без суеты, спокойно, быть медлительным’ [там же; 337], быыппаһын— ‘сильно напрягаться’ [БТСЯЯ, т. II; 807], бөҕүөһүн- ‘делать что-л., словно окоченев от холода, медленно и неуклюже’ [БТСЯЯ, т. II; 438], илгиһин— ‘мотать, трясти головой, дрожать, трепетать, колыхаться’ [БТСЯЯ, т. III; 614], кимиһин- ‘вваливаться, завалиться внутрь’ [БТСЯЯ, т. IV; 119], кытыаһын-  ‘гореть ярким пламенем, ярко пылать, полыхать’ [БТСЯЯ, т. V ;  401], мырдыһын- ‘морщиться, сморщиваться (о недовольном выражении лица)’ [БТСЯЯ, т.  VI; 390], сөрүөһүн- ‘покривиться перекоситься’ [БТСЯЯ, т. IX; 84] и т.д. Эти основы при спряжении принимают тот же состав фонем, что и диалектные: аадастабын ‘еле, тяжело передвигаюсь’, айгыстабын ‘медлю’, быыппастабын ‘напрягаюсь’ и т.д. Можно заметить, что глагольные основы, о которых идет речь, в большинстве своем относятся к образной лексике, хотя в современном якутском языке значение их значительно расширилось.

В основах обеих залоговых парадигм можно отметить присутствие элемента —рын//-һын (үүннэрин- > үүннэринэбин // үүннэһин- > үүннэстэбин), что дает основание допустить здесь действие закона ротацизма, понимаемого как стандартное тюркское соответствие -r-// -z-. Как известно, по распространенности ротацизма на втором месте после булгарских языков стоит якутский: кэр-ий ‘ходить’ — тюркское käz-/kez-. Но в данном случае можно допустить, что общетюркское соответствие -r-// -z- в якутском языке приняло вид -р-//-с(һ) в паре современный литературный якутский – говоры, в которых сохранился общетюркский рефлекс.

Обсуждаемые диалектные явления могут служить подтверждением сложных фонологических, морфологических, семантических процессов внутри залоговой системы, произошедших в процессе развития якутского языка. Сохранение данных и других особенностей говоров в письменном литературном языке, имеющем активно работающие кодифицированные нормы, позволяет говорить об устойчивости архаичных вариантов, обусловленных аутентичной природой языкового строя.

                                                Литература

1. Бурыкин А.А. О соотношении понятий «литературный язык» и «письменный язык» применительно к языкам малочисленных народов Севера РФ (Материалы конференции, посвященной 90-летию со дня рождения члена-корреспондента РАН А. Н. Десницкой). – С-Пб., 2002. — С. 33-40.
2. Воронкин М.С. Диалектная система якутского языка. – Новосибирск: Наука, 1999. – 197 с.
3. Иванов С.А. Диалектологический атлас якутского языка. (сводные карты). Часть II. Морфология и лексика. — Новосибирск: Наука, 2010. – 178 с.
4. Иванов С.А. Роль Е.И. Коркиной в изучении якутской диалектологии // Северо-Восточный гуманитарный вестник. – 2012, № 2(5). – С. 64-70.
5. Иванов С.А. Морфологические особенности говоров якутского языка. – Новосибирск: Наука, 2014. – 248 с.
6. Кононов А.Н. Грамматика современного турецкого литературного языка. – М.-Л., 1956.
7. Коркина Е.И. Северо-восточная диалектная зона якутского языка. — Новосибирск: Наука, 1992. – 270 с.
8. Плунгян     В.А. Общая морфология. Введение в проблематику. – М.: Эдиториал УРСС, 2000. – 384 с.                                                                9. Харитонов Л.Н. Залоговые формы глагола в якутском языке. – М.-Л., 1963. – 124 с.

10. Юлдашев А.А. Категория залога // Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Морфология. — М.: Наука, 1988. – С. 269-309.

Источники

БТСЯЯ — Большой толковый словарь якутского языка. – Новосибирск: СИФ «Наука».

НА Б — Николай Абыйчанин. Быданнааҕыта (кэпсээннэр, үһүйээннэр, номохтор). – Дьокуускай, Ситим ЧИФ. – 1994.

НА ЧуоС — Николай Абыйчанин. Чучунаа уонна Суланьа. Сэһэн. Якутскай, ССКИ. – 1984.

Н.Н. Ефремов

Диалектные формы глагола в якутском языке

(по материалам исследований С.А. Иванова)

В статье на материале исследований С.А. Иванова рассматриваются структурно-семантические и функциональные особенности некоторых диалектных форм глагола в якутском языке.

С.А. Иванов в своих трудах осветил cистему диалектных форм глагола и особенности их употребления. В «Диалектологическом атласе якутского языка» (Ч.2-я) и монографии «Морфологические особенности говоров якутского языка» показаны употребления глаголов в говорах якутского языка. Например,  употребление формы преждепрошедшего времени ( барбытым, бартым, баартым) [Диалектологический …, с. 56]; а также двоякое употребление форм условного наклонения –таҕына (турдахпына,  турдаҕым кэннэ)  [Там же, с. 58-59] и другие явления, связанные с употреблением глагола. В другой его монографии анализируются, в частности, глаголы, мотивированные деепричастием на –аат [Иванов, с.207].

Рассмотрим названные глагольные формы. 

Стяженные формы. В якутском языке функционируют так называемые стяженные формы – варианты форм преждепрошедшего времени, которые встречаются в глаголах движения бар-, кэл-, тиий-,  зрительного восприятия көр- и др. Они характеризуются двумя вариантами: с кратким гласным в начальном слоге (бартым, кэлтим, көртүм) и долгим гласным (баартым, кээлтим, көөртүм). 

Формы бартым, кэлтим, көртүм и т. п. наряду со нестяженными формами барбытым, кэлбитим, көрбүтүм  имеют широкое распространение почти во всех говорах, особенно в северо-западной диалектной зоне [Диалектологический … , с. 56].   Сосуществование подобных вариантов отмечается в вилюйских говорах олекмо-вилюйской диалектной зоны, в горном и кобяйском говорах центральной, а также во всех говорах северо-восточной диалектной зоны. При  этом некоторое преимущество отдается стяженным формам бартым, кэлтим, көртүм.

 Подобные стяженные варианты форм преждепрошедшего времени типа баартым, кээлтим, көөртүм предпочтительны в кангаласском, усть-алданском, мегинском, амгинском, чурапчинском, таттинском и усть-майских говорах центральной диалектной зоны; в оймяконском говоре северо-восточной диалектной зоны.  В то же время,  как показывают анкетные данные, они противоборствуют со стяженными формами бартым, кэлтим, көртүм. В настоящее время наблюдается проникновение стяженных форм (баартым, кээлтим, көөртүм) в якутский художественный литературный язык  [Иванов, с. 56], о чем свидетельствуют, в частности, и произведения классика якутской литературы С.С. Яковлева-Эрилик Эристиина. Как показал анализ некоторых его рассказов, в них в большинстве случаев использованы формы с долгим гласным в первом слоге (баартым, кээлтим и т.п.).

Авторы учебного издания «Саха билиңңи тыла. Морполуогуйа» [2009, с. 201-202] отмечают, что обсуждаемые формы встречаются в глаголах преждепрошедшего и прошедшего результативного времени (первого). По их наблюдениям, стяженная форма прошедшего результативного времени имеет место в глаголах с основами, оканчивающимися на —р, —л [Там же, с.202].

Двоякое употребление форм условного наклонения –таҕына (турдахпына,  турдаҕым кэннэ). Форма турдаҕым кэннэ является архаичным синонимом литературной структуры турбутум кэннэ. Двоякое употребление данных форм имеет место, по моему наблюдению, в сфере бипредикативных конструкций (БПК) следования, а именно в условно-временных конструкциях, а не в собственно-условных.

Глаголы, мотивированные деепричастием на -аат, не имеют четкой территориальной приуроченности [Иванов, с. 207].

Автором в качестве иллюстративного примера приводится синтетическое сложноподчиненное предложение близкого следования. Сложноподчиненные предложения в тюркских языках характеризуются разносубъектностью, то есть части таких предложений имеют собственные  субъекты, выраженные личным показателем сказуемого придаточной и главной части, а также  лексическими средствами (именами существительными) в роли подлежащего: Дьиэҕэ киирэтин (вм. киирбитигэр / киирээтин / киирэрин  кытта), ыт үрдэ ‘Как только он зашел в дом, раздался лай собаки’. Нормативные формы подобных предложений оформляются послелогом кытта / кытары ‘как только’. В таких случаях деепричастная форма —аат принимает аффикс винительного падежа, поскольку кытта, кытары управляют в винительном падеже. Поэтому в разносубъектных конструкциях с зависимым предикатом с  —аатын можно усмотреть опущение послелога [Ефремов].

Формой —аатын характеризуется  и зависимый предикат   моносубъектных бипредикативных предложений. В подобных конструкциях  имеет место не опущение послелога, а форма инструментального падежа: Тураатын (вм. тураат) барабыт ‘Мы идем, лишь только встанем’.

Вместо вторичной деепричастной формы —бытынан  употребляется форма —аатынан, что можно расценить как синонимичное явление. При этом форма —аатынан имеет разговорный оттенок: Охсуллубутунан – охсуллаатынан  ‘только что накошенное сено’;  Ыаммытынан – ыанаатынан үүт  ‘парное (только что надоенное) молоко’; Кырыллыбытынан – кырыллаатынан харчы ‘только что выпущенные купюры’ [Там же, с.207].

Как видно из вышеприведенного, стяженные формы глагола, характеризуются двумя вариантами (баартым и бартым), противоборствуя друг с другом. Эти формы, согласно данным «Диалектологического атласа якутского языка»,  бытуют в центральной группе, а также оймяконском говоре северо-восточной диалектной зоны. Формы с долгим гласным проникают в якутский литературный язык. Что касается форм —аатын, —аатынан,  то они в моносубъектных БПК имеют разговорный характер. Двоякое употребление форм условного наклонения —таҕына (турдахпына,  турдаҕым кэннэ) имеет место в сфере БПК  следования.  В разносубъектных БПК -аатын – это форма винительного падежа лично-предикативного склонения, поскольку  подобные конструкции имеют и послеложное оформление (кытта, кытары).

Таким образом, …

Литература

Диалектологический атлас якутского языка: (сводные карты). Ч.2-я: Морфология и лексика  / сост. С.А. Иванов, отв. ред. П.А. Слепцов). – Новосибирск: Наука, 2010. – 178 с. 

Ефремов Н.Н. Сложноподчиненные предложения времени в якутском языке. – М.: Наука, 1984. – 88 с.

Иванов С.А. Морфологические особенности говоров якутского языка.- Новосибирск: Наука, 2014. – 248 с.

Саха билиңңи тыла. Морполуогуйа. –Дьокуускай: Бичик, 2009. –288 с.

Эрилик Эристиин. Маарыкчаан ыччатара: Роман, сэhэн, кэпсээннэр. – Дьокуускай, 1983. 

Самсонова Е.М.,

ИГИиПМНС СО РАН

Диалектные расхождения в употреблении итеративных форм якутского глагола (на основе исследований С.А. Иванова)

Одним из центральных компонентов семантической структуры высказывания является аспектуальность, среди значений которой как наиболее универсальная выделяется повторяемость действия. В рамках функционально-семантических исследований план выражения категории итеративности в якутском языке может быть представлен репрезентантами различных языковых уровней: лексическими, морфологическими и синтаксическими, функционирующими как самостоятельно, так и в комбинированном виде.

В качестве синтетических репрезентантов семантики итеративности в якутском языке выступают специальные формы с аффиксами многократности, составляющие ядро данного функционально-семантического поля, формы настояще-будущего и прошедшего незаконченного времени изъявительного наклонения и наклонение обычно совершаемого действия.

В якутском языкознании издавна было принято считать, что диалектные морфологические различия в данном языке выражены минимально, поскольку морфология как основная часть структуры языка является устойчивым элементом, в наименьшей степени подвергающимся изменениям.  Однако, как отмечает П.А. Слепцов, “путем скрупулезного изучения всего диалектологического массива С.А. Иванов сумел собрать значительный диалектный материал. Так, в глаголах автор нашел свыше 30 наиболее важных диалектных различий, исключая разнообразные модели словообразования и семантические сдвиги” [3]. 

Основные результаты исследований в области морфологии известного якутского диалектолога, д.филол.н. С.А. Иванова представлены в  монографии «Морфологические особенности говоров якутского языка» (Новосибирск, 2014), а также в «Диалектологическом атласе якутского языка. Ч.2. Морфология и лексика» (Новосибирск, 2010).

Рассмотрим диалектные расхождения в образовании и употреблении итеративных глагольных форм, описанные С.А. Ивановым. Так, из всех форм выражения семантики повторяемости исследователем внимание уделено функционированию двух разных случаев диалектных соответствий форм многократного вида, а также аффикса -ааччы обычно совершаемого наклонения:

1) употребление конструкций с аффиксом -алаа вместо принятого в литературном языке универсального аффикса многократности -(ы)талаа. Исследователями зафиксировано только единственное соответствие этого типа: хаам-а-лаа вм. хаам-ы-талаа ʻрасхаживать, ходить взад и впередʼ. Данное явление, как отмечает автор, характерно для периферийных говоров северо-западной диалектной зоны – есейского, анабарского и оленекского говоров и не встречается в литературном языке и других говорах. По мнению С.А. Иванова, рассмотренная форма является древним реликтом [2, с. 198].

2) при выражении семантики множественности действия вместо аффикса многократности -(ы)талаа встречается употребление другого аффикса многократности -аттаа. Он широко применяется в говорах северо-западной диалектной зоны, особенно в есейском говоре: Куола оҕолоргун аһататтаа (ес.); Иһити сууйаттаабытым (ес.); Малтаҥайаан оҕолорун кытта эмиэ өлөрсөттүүр (ес.); Тириитин киһилэргэ биэрэттээбитим (анаб.). В данных примерах, как отмечает исследователь, аһататтаа, өлөрсөттөө – мотивированы формами побудительного и совместно-взаимного залога, а сууйаттаа, биэрэттээ – формой близкого будущего времени повелительного наклонения [2, с. 198-199].

3) помимо специальных форм с аффиксами многократности, составляющих ядро данного функционально-семантического поля, к синтетическим репрезентантам с подобной семантикой можно отнести форму наклонения обычно совершаемого действия -ааччы. К диалектальным явлениям относится употребление причастной формы на -ааччы-тын вм. деепричастия на на -аат-ын: Киһитэ барааччытын (вм. бараатын): кытта (у.-майск.); сүтэрээччитин (вм. сүтэрээт) барбытым (м.-канг.). Но, в отличие от двух вышеуказанных явлений, в данном случае наблюдается утрачивание рассматриваемой формой своего первоначального итеративного значения. Судя по анкетным данным, единичные случаи употребления причастной формы на -ааччы-тын зафиксированы в намском, горном говорах центральной диалектной зоны, в олекминском говоре олекмо-вилюйской диалектной зоны, в усть-янском, абыйском и колымских говорах северо-восточной диалектной зоны. Данное явление нашло отражение и в «Диалектологическом атласе якутского языка. Ч.2. Морфология и лексика» (Новосибирск, 2010), составленном С.А. Ивановым. Рассматриваемая форма, по мнению исследователя, более заметно проявляется в мегинском, чурапчинском, амгинском и усть-майском говорах центральной диалектной зоны и отсюда она, похоже, проникает в другие говоры и в литературный язык, что и отражено в карте № 116 «Употребление деепричастия на -аат и причастия на -ааччы в функции наречий» [1].

Таким образом, несмотря на немногочисленность диалектных соответствий в выражении итеративной семантики в якутском языке, необходимо отметить неоспоримую ценность вклада известного диалектолога, д.филол.н. С.А. Иванова в изучение функционирования глагольных форм с подобной семантикой. Во всех трех описаниях внимание обращает качественный состав собранного исследователем материала, тщательность его отбора. К достоинствам работ относится также обилие источниковой базы и соответствующей теоретической литературы, что связано с проявлением высокого профессионализма автора с точки зрения как исторического, так и сопоставительного языкознания.

Литература

1. Диалектологический атлас якутского языка: (свод. карты). Ч.2. Морфология и лексика / Сост. С.А. Иванов. – Новосибирск, 2010. – 178 с.

2. Иванов С.А. Морфологические особенности говоров якутского языка. – Новосибирск: Наука, 2014. – 248 с.

3. Слепцов П.А. Историческая диалектология как источник изучения истории якутского языка в контексте научного творчества С.А. Иванова // Северо-Восточный гуманитарный вестник. – 2018. – №3. (в печати) (рукопись) 

И.Б. Иванова

СЛОВОФОРМИРУЮЩИЕ ФОРМАНТЫ СО ЗНАЧЕНИЕМ КОЛИЧЕСТВА

В монографии С.А. Иванова “Морфологические особенности говоров якутского языка”, посвященной описанию морфологических особенностей современных якутских говоров с привлечением сравнительно-сопоставительного материала из тюркских, монгольских, тунгусо-маньчжурских языков, в разделе “Диалектные различия в формах множественности” [Иванова 2014, с. 23-42] детально описаны вопросы происхождения, территориального размещения, функционирования аффиксов множественности в якутском языке. Об этой книге было отмечено: “Путем скрупулезного изучения всего диалектологического массива и фольклорных данных автор сумел собрать свыше пятидесяти наиболее важных диалектных различий” [Слепцов, с. 95]. Помимо нынеизвестных формантов в якутском языке, в данной монографии С. А. Иванова были зафиксированы следующие виды форм собирательной множественности, которые относятся к раннему этапу развития тюркского языка: —х-: кумах ‘песок, пески’, талах‘ива’, атах ‘ноги’, харах ‘глаза’; —с-: биһиги ‘мы’, эһиги‘вы’, үгүс‘много, множество’; —ча-: барча‘груда, куча’; —н-: түмэн ‘сообщество’; —л-: оргул‘куча, груда’, күөдэл‘ворох, куча тряпья, мусора, хлам’ [СИГТЯ, с. 10-22; Иванов 2010, с. 24].

Как известно, в современном якутском языке ядро микрополя неопределенно большого количества представлено грамматическим показателем множественного числа общетюркским аффиксом —лар, т.е. он является наиболее распространенным грамматическим показателем множественного числа.  Данный морфологический способ образования формы множественного числа не отличается от общетюркской модели. В якутском языке аффикс -лар присоединяется к именным, глагольным основам и может встречаться как в конце, так и в середине слова. Показатель множественного числа -лар сочетается с существительными, обозначающими предметы или предметные явления, поддающиеся счету, указывает на то, что количество указанных предметов больше одного, т.е. предметов два и больше. Аффикс —лар известен ‘…по самым ранним письменным источникам и имеет много разновидностей, появившихся вследствие ассимиляции конечными согласными основы его начального согласного, вследствие выпадения согласных и действия гармонии гласных’ [Иванов 2010, с. 82]. В середине XX века Г.А. Никифоров [Никифоров] рассматривал случаи употребления форманта множественного числа -лар, который, в свою очередь, имеет различные оттенки значений, вытекающие из содержания предложения, из синтаксических отношений слов в предложении, например, выражение неопределенного множества, собирательности, обозначение коллектива людей по собственному имени, выражение периодической повторяемости слов, качественного отличия веществ и их размещения в пространстве, возвеличительно-ласкательной окраски слов, также -лар используется вместо соединительных союзов и с числительными. Г.А. Никифоровым также рассматривалось и выражение множественного числа в глагольных формах 3 лица. Таким образом, анализ семантических особенностей аффикса -лар показывает, что он многозначный. 

При изучении формальных показателей множественного числа необходимо отметить наличие древнего показателя множественности -т, о котором в тюркологии написано много. Раньше преобладало мнение о монгольском происхождении этого показателя, сейчас доказывают о том, что аффикс —т имеет персидские, индоиранские корни [Слепцов, с. 96]. Как отмечает Л.Н. Харитонов, «можно полагать, что когда-то в якутском языке некоторые имена, приобретающие собирательное значение, во множественном числе имели аффикс —т. Впоследствии аффикс -т постепенно утратил значение множественного числа, и его стали подчеркивать еще аффиксом —лар» [Харитонов, с. 102]. В современном якутском языке форма —т может быть обнаружена только при морфологическом анализе слова, его принято считать ‘пережиточным’. Этот показатель выделяют в основах, обозначающих преимущественно возрастные и родственные термины: уолаттар ‘мальчики’, кыргыттар ‘девочки’, оҕонньоттор ‘старики’, эмээхситтэр ‘старухи’, тойоттор ‘господа, хозяева’, хотуттар ‘госпожи, хозяйки’ и т.д. По А.М. Щербаку, подобные формы не являются тюркскими по происхождению и, недаром, к таким формам дополнительно присоединяется собственный аффикс множественности [Щербак]. Интересен тот факт, что в северных говорах якутского языка аффикс -т присоединяется по аналогии и к исконно тюркским основам. Например, күөлэттэр (вместо лит. күөллэр‘озера’), ыалаттар (вместо лит. ыаллар ‘семьи’) и т.д. [Иванов 2010, с. 48].

Далее рассмотрим словоформирующие средства в виде форм -лыын, -лары, -лаах, которые  используются в разных ипостасях, выражая при этом множественность, собирательность, количественную неопределенность, иногда двойственность.

Форма —лары, выделенная впервые С.В. Ястремским [Ястремский, с. 54] как особый падеж, у Е.И. Убрятовой называется как ‘винительно-собирательный падеж’ [Убрятова 1950, с. 132-134] и считается аналогичной формой форме совместного падежа —лыын: Фашистар / оҕолору, оҕонньоттору, дьахтардары – дьону / барытын / кыдыйаллара ‘Фашисты истребляли всех – и детей, и стариков, и женщин’; Соннору, бэргэhэлэри, үтүлүктэри – барытын / дьиэҕэ / хаалларан, атаҕынан / куоппут ‘И пальто, и шапку, и рукавицы – все это оставив в доме, он убежал’ и т.п. [Убрятова 1950, с. 139]. А другие исследователи падежную форму -лары [Харитонов, с. 112] считают формой, занимающей промежуточное положение между формой падежа и производного наречия, так как имя с данным формантом обозначает образ действия, отвечает на вопрос как? Аффикс винительно-собирательного падежа -лары в большинстве случаев используется в перечислении однородных членов, которые составляют либо совокупность предметов, целиком подвергающихся действию, либо совокупность частей одного предмета, также целиком подвергшихся действию [Убрятова 2011, с. 133]. Иногда -лары при местоимениях передает оттенок уничижительного отношения к кому-л. (миигиннэри / ылаллар ‘всех берут, даже меня’). Что касается значения множественности, то считается, что аффикс -лар, входящий в состав падежного аффикса, утерял свое значение множественного числа, а передает именно значение некой совокупности перечисленных имен.

Следующим в состав языковых средств выражения множественности входят маркированные слова с формантом —лаах, который известен как аффикс обладания. О.Н. Бетлингк отмечает: ‘Этим аффиксом может быть образован адъектив со значением ‘снабженный чем-либо, имеющий что-либо’ от каждого субстантива’ [Бетлингк, с. 276]. О том, что аффикс -лаах, когда употребляется при собственных именах и названиях людей, выражает значение групповой множественности (или совместности, собирательности), содержится в статье Е.И. Убрятовой “Аффикс обладания -лаах в якутском языке” [Убрятова 1950, 242-247; Убрятова 2011, 71-72]. В составе этой множественности могут подразумеваться не только члены семьи или домочадцы, но также случайная совместность. В целом, для существительных с -лаах характерно обозначение множества в совокупности на основе общего признака. Например, Уйбаныаптаах / үлэhит / дьон ‘Иванов и его семья (все Ивановы) настоящие трудяги’. Среди прочих функций аффикс —лаах часто используется в качестве союза при однородных членах, тем самым выражая множественность предметов.  В якутском языке два однородных члена, так или иначе связанных друг с другом, образуют особое словосочетание со значением определенного количества двойственности. В нем первый член имеет аффикс обладания -лаах, а второе существительное называет обладателя [Убрятова 2011, с. 247]. Например, оҕонньордоох эмээхсин олорбуттара эбитэ үһү ‘букв. старика имеющая старуха жили; жили-были старик со старухой’; уоллаахкыыс иһэллэр ‘букв. идут юношу имеющая девушка; идут девушка с мальчиком’. Также, как отмечает диалектолог С. И. Иванов, в сочетаниях с -лаах прослеживаются отголоски древнего значения собирательности-множественности [Иванов 2014, с.  94]: икки атахтаах ‘люди, человечество’, иннинэн сирэйдээх, инчэҕэй эттээх ‘люди вообще’, сүүрэр атахтаах ‘животные’, көтөр кынаттаах ‘птицы’. В якутском языке указанные словосочетания существуют издревле, их много в языке олонхо, а в современном языке они могут функционировать как термины по зоологии, биологии и др., также встречаться в разговорной или публицистической речи.

Аффикс совместного падежа -лыын в определенных моментах тоже может выступать в роли средства выражения множественности, или, в крайнем случае, двойственности. Например, в сочетании с собирательными местоимениями бары ‘весь, все’, барыта ‘весь, всего’, бүтүн ‘весь, целый’ аффикс совместного падежа -лыын выражает конкретную собирательность. Имена с аффиксом -лыын могут употребляться без наличного или подразумеваемого подлежащего в форме основного падежа, выступая как самостоятельные предложения: Ыhыахха / эдэрдиин, кырдьаҕастыын, оҕолуун,  дьахтардыын – бука / бары / мустан / көрүлүүллэр ‘На кумысном празднике ысыахе собираются и веселятся и молодые, и старые, и дети, и женщины’; и при этом нередко слова, выступающие в форме совместного падежа, завершаются обобщающим словом: Элиэлиин, тураахтыын, кустуун, хаастыын − көтөр / барыта / кэлбит ‘И коршуны, и вороны, и утки, и гуси – все птицы прилетели’ и т.п. [ГСЯЛЯ, с. 132]. Из примеров видно, что в данных предложениях доминирующими средствами выражения собирательности являются местоимения бары ‘весь, все’, барыта ‘весь, всего’, бүтүннүү ‘весь, целый’, но перечисление имен существительных с аффиксом -лыын, в составе которого находится древнетюркский формант множественности —л-, тоже внесло свою лепту в создание образа функционально-семантического понятия количественности, а именно конкретной собирательности.

Таким образом, основное фундаментальное исследование, касаемо диалектных различий в формах множественности в якутском языке, было написано С.А. Ивановым в работе “Морфологические особенности говоров якутского языка”. В результате изучения функциональных отличий имен существительных с формантами множественности выявлено, что морфологическими формами выражения множественности и собирательности в якутском языке являются не только аффиксы -лар и —т, но и аффикс обладания -лаах; падежные формы -лары, -лыын, которые являются показателями других грамматических категорий. В составе перечисленных формантов, кроме древнего аффикса множественности -т, содержатся общетюркские показатели -л и -р. Формант-т в якутском языке не является самостоятельным аффиксом множественности, т.к. используется в сочетании с аффиксом -лар в некоторых словах монгольского происхождения или диалектах, служит реликтовым доказательством исторического пути развития якутского языка.

Список источников

Бетлингк О. Н. О языке якутов. Новосибирск: Наука, 1989.

Иванов С.А. Морфологические особенности говоров якутского языка. Новосибирск: Наука, 2014. 248 с.

Слепцов П. А. С. А. Иванов. Морфологические особенности говоров якутского языка. Северо-Восточный гуманитарный вестник. 2015. № 2 (11). С. 95-97

Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Морфология. М.: Наука, 1988. 560 с.

Иванов С.А. Диалектологический атлас якутского языка (сводные карты). Ч. II. Морфология и лексика. Новосибирск: Наука, 2010. 177 с.

Никифоров Г.А. О значениях аффикса —лар в якутском языке //Тюркологический сборник. №1. М.: Л, 1951. С. 136-142

Харитонов Л.Н. Современный якутский язык. Ч. 1. Фонетика и морфология. Якутск: Кн. изд-во, 1947. 312 с.

Щербак А.М. Очерки по сравнительной грамматике тюркских языков (Имя). Л.: Наука, 1977. 190 с.

Ястремский С.В. Грамматика якутского языка. 2-е изд., 1938.

Убрятова Е.И. Исследования по синтаксису якутского языка. I. Простое предложение. М.;Л.: Изд-во академии наук СССР, 1950. 304 с.

Убрятова Е.И. Избранные труды. Исследования по тюркским языкам. Новосибирск; РИЦ НГУ, 2011. 282 с.

Грамматика современного якутского литературного языка. Т. 1. Фонетика, морфология. М.: Наука, 1982. 496 с.

II. Особенности территориальных диалектов народов России

                                      Шайхулов А.Г. (д-р филол.н.,

проф. БашГУ, г.Уфа)

КОГНИТИВНАЯ ПАРАДИГМАТИКА

ИДЕОГРАФИЧЕСКИХ СЛОВАРЕЙ ДИАЛЕКТОВ ТЮРКСКИХ ЯЗЫКОВ УРАЛО-ПОВОЛЖЬЯ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ

В отечественной тюркологической науке, в отличие от славянского и индоевропейского языкознания в целом, проблемы идеографического описания лексического универсума начинают обсуждаться только лишь в последнее время’.

В последние два-три десятилетия тюркская диалектная лексикография, как известно, достигла значительных успехов: опубликованы и продолжают создаваться выпуски региональных словарей и готовятся новые словари, созданы десятки уникальных картотек диалектной лексики почти во всех научно-исследовательских центрах тюркоязычных республик Урало-Поволжья. Особенности созданных словарей лексики говоров указанного региона определяют и типы идеографических словарей. Прежде чем перейти к вопросу о классификации типов идеографических словарей тюркских говоров, необходимо заметигь, что идеографический словарь, группируя лексические единицы по значениям, уже в своей структуре моделирует связи и отношения, объективно существующие в лексической системе языка. Сами же принципы составления идеографических словарей пока не могут считаться отработанными, во всяком случае существующие идеографические словари даже русского литературного языка являются, по мнению ряда исследователей, ещё не слишком совершенным опытом. Тюркская же диалектная идеография пока вообще не представлена словарями, и актуальность задачи создания диалектного идеографического словаря тюркских (татарского, башкирского и чувашского) языков ощущается многими языковедами региона.

Материальной основой для решения этой задачи являются достижения тюркской диалектной лексикологии и лексикографии: в словарях и различных исследованиях татарских, башкирских и чувашских языковедов собрана и достаточно полно и многопланово описана богатейшая диалектная лексика такого огромного этнолингвистического региона, каким является Урало-Поволжье.

Мы, при классификации типов идеографических словарей тюркских языков исследуемого региона, опираясь на результаты предшествующих авторов (И.А. Попов, О.В. Востриков и др.), в зависимости от исходной базы выделяем такие их

разновидности как 1) дифференциальный (т.е. включающий только диалектную лексику) — недифференциальный (включающий также общетюркскую лексику); 2) односистемный (по лексической системе одного говора или диалекта) -региональный (по лексической системе говоров одного региона) — сводный по всем тюркским говорам или диалектам); 3) синхронический (отражающий лексику одного современного синхронного среза) — диахронический (отражающий лексику в диахронии); 4) полный (включающий всю лексику) — неполный (включающий какой-либо определенный разряд лексики, например, какую-либо часть речи. К сожалению, это отмечают и другие авторы, ни один из        I примечание [и]: АС-вышеописанных типов (разновидностей) диалектных идеографических словарей на материале тюркских языков пока не реализован.

Как известно, в основе разработки материалов любого идеографического словаря лежит классификация системы понятий. На первом этапе, как известно, реализуется общее выделение наиболее широких тематических групп, которые постепенно сужаются в рамках более мелких подгрупп. Последним звеном этого деления является та или иная лексико-семантическая группа слов.

Таким образом, выявления и разработка многоаспектных лексико-семантических групп слов (микрополей) является очень важным (в плане методологическом) этапом в процессе закладывания основ идеографического словаря любого языка. Впрочем, сказанное выше относится к апеллятивным
основам. Несколько иную, хотя т совпадающую в общих параметрах, методику имеет классификация диалектальных единиц близкородственных языков. Её конечная цель предварительно осмыслить общий лексический универсум говоров татарского, башкирского и чувашского языков в рамках идеографической их парадигматики. В связи с этим, в качестве классификационного подхода к описанию диалектального универсума указанных языков, нами использована идея, выдвинутая в своё время немецкими учеными-лексикографами Р. Халлигом и В. Вартбургом. осмысление которой находит, на наш взгляд, всё боше и больше сторонников. Предложенную ими синоптическую схему а) «Вселенная», б) «Человек» и в) «Вселенная и Человек» мы изменили в определенной логической последовательности, что позволило, как нам кажется, построить достаточно универсальную и более или менее стройную систему для предварительной тематической классификации диалектальных единиц, которая может быть принята за основу характеристики их идеографической парадигматики. Предлагаемая нами схема описания диалектных лексических единиц.[ I. «Познание (а приори)»: П. «Природа (неживая и живая)», Ш. «Человек (как анатомо-физиологическое существо)», IV. Общество (человек как социальное существо)»] может помочь определить в исследуемых языках слой лексики, специфичный только для отдельного (татарского, башкирского или чувашского) языка или же для определенных групп в рамках алтайской (возможно в перспективе и урало-алтайской) семьи языков.

Поскольку главная цель идеографического словаря языка заключается в логической классификации литературной лексики, облегчающей поиски наиболее адекватного слова по разделам, то и исследователи в области диалектной идеографии видят главной целью при составлении словаря в распределении слов по разделах, рубрикам, полям, субполям идеографической схемы. «В результате такой работы, словарь получает ещё один вход, а каждое слово исходного списка наряду с номером субполя (к которому относится) индекс соответствующей ячейки исходной схемы словаря». Такое решение вопроса «… позволяет поставить и приблизить решение ряда научных проблем, над которыми работают лексикологи-диалектологи: место «диалектного и общетюркского слова и диалектного слова-термина в лексической системе говора в зависимости от особенностей их семантики, парадигматических и синтагматических связей; особенности диалектной синонимии и антонимии, полисемия слов в говоре и т.д.» [Раков Г.А., 1984].

Рекомендуемая схема выявления идеографической парадигматики диалектной лексики, как и впрочем высказанные здесь соображения о методологичсских аспектах системного подхода к реконструкции диалектного фонда языков таксономического типа пока носит лишь предварительный характер. Только дальнейшие исследования могут наполнить её достоверным содержанием.

В соответствии с установленными целями, т.е. применительно к проблеме опрсделепия такеопомическою характера, установок, связанных с выявлением диалектных единиц фонда диалектной лексики татарского ячыка и идеографической их характеристики, в данной работе в качестве классификационного подхода к описанию лексического универсума применена идея, выдвинутая в свое время немецкими учеными-лексикографами Р.Халлигом и В.Вартбургом, осмысление которой в настоящее время находит все больше и больше сторонииков. В связи с лим М.А.Бородина (1963, 10) отмечает, что достаточно ознакомиться с известной классификациопной молелмо лексикм В. фон Вартбурга и Р.Халлига, сделанной в терминах понятий, свойственных человечеству в целом, независимо от тою. к какому языку (народу) они принадлежат, чтобы убедиться в необычайной сложности и многогранности лексической структуры языка. Сколько бы ни подвергалась критике эта система Халлига-Вартбурга, она остается непревзойдеиной и служит основой для дальнейших вариантов классификации лексики. Одним из таких вариантов является, на наш взгляд. удачное обобщение системы Халлига-Вартбурга, сделанное Ю.Н.Карауловым [1976 ].

Как известно, у Халлига и Вартбурга дана трихотомическая классификация в такой последовательности и формулировке: а) «Вселенная»; б) «Человек»; в) «Вселенная и Человек» (подробнее см.: Караудов. 1976, 35-37). Даииую синоптическую схему мы изменили в определенной последовательности, что позволило. как нам кажется, построить. с одной стороны, достаточно универсальную и более или менее стройную систему лля преднарителыюй лекспко-тематической классификации апеллятивных единиц, которая одновременно является основой для характеристики идеографической парадигматики диалектных единиц диалектов татарского языка.

Предлагаемая система описания лексических систем может помочь также оцредслить слой лексики. специфичный только для диалекта, говора и подговора татарского языка в отдельности или же лля определенмых подгрупп на уровне лексико-тематических, лексико-семантичсских (идеографических) групп. чтобы выяспим,. какис же стороны объективной картины мира отражены собственной их лексикой. Таким образом. консчная цель ее — помочь вычленить в поэтапных исследованиях истинно общетюркский (вначале) и истинно оощеа.пайский (па последуюшпч этапах) пласт, первый этап которого связан, как выше указывалось, необходимостыо сначала выделить в татарских диалектах в том числе и Волго-Камско-Уральского региона (а также во всех остальных тюркских языках) всс взаимпые лексические заимствования, что в свою очередь даст возможность на последующих этапах вести сравнителыю-истори-ческий (этимологический) анализ на уровне лексических праформ в составе этого общего слоя в рамках диалектных единиц.

Составленный нами универсалий для лексико-семантической (предметно-тематической) классификации. который очевидно может послужить для ономасиологических и идеографических исследований на последующих этапах, т.е. после выявления лексико-тематической групп диалектных единиц исследуемых гоиоров татарского языка и их диаспоры состоит из четырех основных тематических групп*. которые располагаются в нашем синоисисс в следующей логической последовательности: I. Познание (а приори): II. Природа. III. Человек. 1Ү.Обшество. (Более подробно см. Шайхулов А., 1987, 1999, 2001; Шайхулов А.. Бикмаева Л, 2005) Вниду ограпичения обьема работы ниже приводится только идеографический синопсис для системного исследования лексического универсума диалектной лексики татарского языка и их диаспоры в рамках указанных лексико-тематических групп.

При этом отметим, что предложенная нами строгая логическая последователыюсть расположения четырех больших тематических групп ([.Познание II. Природа. III. Природа IV. Общество.) объясняется. с одпой стороны -обоснованной выше необходимой целенаправленностью в лексикологических исследованиях в областм тюркских диалектов, с другой — характером самого системного подхода к изучению как лексического строя того или иного пша языка, так и системным характером самой реконструкции общего словарного фонда и илеографчческой характер иеп I ки диалектной лексики отдельно взятого ( в данном случае — татарского) языка.

В проекте план — проспекта многотомного коллективного труда «Татарская лексикология» в гомс. поевящешюм
тематической структуре татарской лексики в свете ее происхождения, академик М.Закиев выделяо еледуютис
тематические группы:                                                                      

1. Татарская,башкирская и  чувашская лексика, относящаяся к когнитивной сфере «Природа»                                                                                       
2.  Татарская, башкирская и  чувашская лексика, относящаяся к когнитивной сфере «Человек»
3. Татарская, башкирская и  чувашская лексика, относящаяся к когнитивной сфере «Общество»
4. Татарская лексика, относящаяся к когнитивной сфере «Человек и вселенная».

Вполне понятно, что все это вместе взятое очень тесно связано с попыткой. хотя она и посит предварительпып характер, проникнуть через исследование диалектной системы (чтобы выяснить, какие жс стороны объективной языковой картины мира отражены собственной их лексикой) в онтологические аспекты познанателыюй деятелыюсти тюркского (гезр.алтайского) миросозерцания и мировоззрения, суть которых может быть, в известной мере, осмыслена в рамках предлагаемой первоначальной лексико-тематической группировки и классификации (это-одно из центральных, основных условий, при несоблюдении которого рассчитывать на достоверность анализируемого материала и тем более выводов тпюгепетичеекого порядка ис приходится), а только затем, на последующем этапе (уже на основе полученных и упорядоченных данных) в рамках лексико-семантической классификации лексической; ономасиологической и идеографической структур сравниваемых диалектных единиц исследуемого региона.Предлагаемая нами схема (синопсис) системы лексико-тематической классификации когнитивных сфер, а также высказанные здесь соображения о методологпческих аспектах системного подхода в реконструкции диалектного фонда татарского языка носят предварительный характер и не нретепдуют па полноту и окончательность. Только дальнейшие исследования и время могут наполнить әти пока умозрительные схемы более или менее достоверным содержанием.

Природа (неживая и живая)

А. Неорганический мир

I. Земля (планета) и виды земного пространства 1. Земное пространство. Координаты. 2. Очертания (ландшафт) и строение земной поверхности: 1) Вилы очертаний (ландшафты): а) степной, б) горный, в) лесной ландшафты. 2) Виды строения земной поверхности (рельефа): а) положительный рельеф: *) Возвышенные места и их виды и части; б) ровный рельеф: ровные места: а) отрицательный рельеф: *) покатые места; *) углубленные места, 3. Состав земной коры: 1 (Верхний с.юй земной коры: 2) недра (полезные ископаемые).

II. Вода   и виды водного пространства

1. Виды»водной поверхности:  1) воды океанов (мировой океан); 2)воды суши: а) поверхмостные воды:    ‘ *3 естественные воды; *)искусственные водоемы; б) подземные воды. 5. Признаки водоемов и водных потоков. Ъ. Суша по ее отношению к водному пространству. 4,Состояние воды в природе:   1) жидкое. 2) твердое, 3) 1)газообразное (парообразное) состояние.

III.Космос (небо): космическое и воздушное пространство. Природные явления. Климат, погода и виды погодных условий (метереология). Времена года.

1. Космическое пространство и космические явления: I. Небесные тела: 1) Виды небесных гел: большие и мал], небесные тела; 2) Свойства небесных тел. II. Космические явления.
2. Воздушное пространство (атмосфера): 1. Строение атмосферы. 2.Состав атмосферы.
3. Природные явления: I. Атмосферные явления: 1) движения воздуха: а) сила и направленность; б) температура и влажность. 2. Световые явления. 3. Тепловые (температурные) явления. 4.осадки(атмосферная влага): 1) осадки из облаков; 2) осадки и воздуха. II. Природные явления на земной поверхности. III. Природные явления на
   водной поверхности: 1) Природные явления на море. 2) Природные явления на реке. 3) Природные явлепия на озере.

4.       Климат. Погода и виды погодных условий (метеорология):     I. Климатические условия: 1) Разновидности климата. 2)Климатические пояса Земли. II.Погода: 1) Погодные >слоння. 2) Меюорожн им (предсказывание, прогноз погоды). 3) Времена года: 1) Весыа. 2) Лето. 3)Осень. 4) Зима.

Б. Органический мир I. Растительный мир (мир флоры) а) виды растительного мира: I. Низшие растения: 1. Водоросли и их виды. 2. Лишайники и их виды. 3. Грибы и их виды.

П. Высшие рястения:

1. Мхи и их виды. 2. Папоротники и их виды. 3. Семенные растения: 1)3лаковые и их виды. 2) Овощи и их виды. 3) Травянистые растения и их виды: а) сорняки и их виды; 6) съедобные травы их виды; в) кормовые травы и их виды. 4. Кустарники и их виды. 5.Деревья и их виды: а)неплодовые деревья: а) хвойной и лиственничной породы; б) плодовые деревья и их виды; в) южные и субтропические, (тропические) деревья.

б) строение и жизнь растительного мира:

1. Строение растений. 2. Размножение растений. 3. Рост и развитие растений.

П.Животный мир (мир фауны)

а)       виды животного мира

1. Насекомые и их виды: а) полезные и вредные насекомые. 2. Рыбы и их виды: а) съедобпыс (употребляющиеся в пищу) рыбы и несъедобные (в пищу не употребляющиеся) рыбы. 3. Зсмповодпые и их виды. 4. Пресмыкающиеся и их виды. 5. Моллюски и их виды. б.Ракообразные и паукообразные и их виды. 7. Птицы и их виды: а)домашние и дикие. 8. Животные и их виды: а) домашние и дикие. 9.3вери и их виды.

б)       строение, жизнь и обитание представителей мира фауны:

I.        Строение (часть тела) и органы представителей мира фауны: 1.Внешнее строение: а) туловище; б) конечности и их виды; в) покров и их виды; г) придатки (выросты) и их виды; д) масти (окрае) и их виды. 2. Внутреннее строение: а) скелет. 3. Внутренние органы и их виды.

II.       Питание  (добывание  пищи),  жизнь  и  размножение   представителей   мира  фаупы.   III.   Жизнь   и размножение (время рождения, детеныши, возраст, повадки и способы защиты, нападения и нередвижения. голоса, болезни, смерть, совокупность и жилище): 1)Время рождения; 2) Детеныши (выволки): 3) Возрпст: 4) Повадки и способы защиты, нападения и передвижения; 5) Голоса: а) животных и зверей; б) птиц; 6) Болезнь и смерть представителей мира фауны; 7)Совокупность и жилище. IV. Животные и человек: I. С.юва призыва и отгона животных, зверей и птиц, 2. Охрана и приручение животных, птиц. 3. Промысел и разведение животных. зверей  и  птиц  (см.  раздел   III.  «Общество».  Подразделы:   «Животноводство».   «Звероводство»,   «Рыбное хозяйство» и др.).

П.ЧЕЛОВЕК (КАК ЖИВОЕ ФИЗИКО-БИОЛОГИЧЕСКОЕ,     

РАЗУМНОЕ СУЩЕСТВО)

А. Человек как живое физико-биологическое существо

I.        Фазы (периоды) человеческой жизни: I) Рождение, рост и развитие человека: рождение, жизнь, смерть. II) Периоды развития (возраст): младенческий, детский, юношеский, зрелый, пожилой и старческий.

II.       Организм (внешнее и внутреннее строение; органы) человека:

1. Внешнее строение (см. «Внешний вид, наружность»). 2.Внутренее строение: скелет, коети; мышцы (мускулы, сухожилия),ткань (кожа). З.Внутренние органы и их функционирование: головной мозг, нервная система, органы дыхания, органы зрения, органы кровообращения, органы пищеварения. III.Внешний вид (наружность, облик) человека: I. Возраст (см.

«Рождение, рост и развитие человека»). II. Внешний вид (наружность). Ш.Фигура (телосложсние, осапка). IV. 1’ост. V. Лицо (черты

лица). VI. Походка и ее особенности.

IV. Физическое состояние и возможности человека: I. Здоровое состояние (нормальная деяте.чыюсп, оргапом человека), 2.3доровый (физически сильный, крепыш). 3. Слабый (физически немощный). 4. Нолезнь. заболенанме (расстройство здоровья):   1)Причины болезней. 2) Признаки, течение болезней. 3) Виды болезней: 1) заболевание полости рта, десен, зубов; 2) заболевание органов движения; 3) болезни внутренних оргапов (виутрениие болезни): болезни крови и кровеносных сосудов; болезни органов дыхания; болезни сердечно-сосудистой системы (ишемическая болезнь); болезни органов пищеварения (желудочные. кишечные болезни): болезни печени, почек, желчных путей; простаты и др.; 4)болезни обмена веществ; 5) болезни нервной системы. нернные болезни и болезни. связанные с расстройством психики; 6) болезни органов чувств; 7) заболевания уха, горла. поса: 8) заболевание соединительных тканей; 9) вирусные (инфекционные) заболевания; 10) повреждения в тканях тела от внешнего воздействия (виды повреждений и следы от повреждения). 4. Лечение и его виды (см.раздел.111. «Обшество». Полраздел «Учреждения» — «Лечебные учреждения»). 5. Исход болезней: выздоровление, инвалидность (калека), смерть (гиосль).

V. Физиологические потребности человека какживого существа: 1. Сон. 2. Питанис (прием пищи). 3. Личнам

гигиена и др.

V. Жизненно-необходимые потребности человека: 1. Одежда. 2. Обувь. З.Жилье.

Б. Человек как разумное существо

1. Ощущения и виды восприятия (зрение, слух, обоняние, вкус, осязание). 2. Восприятие и его виды. 3. Эмоциональные, волевые и интеллектуальные действия и состояния: 1. Эмоциональные свойства: эмоциональное состояние; чувства, проявляемые к другим; эстетические чувства; религиозные чувства; проявление чуиств. каузация чувств.
2. Воля и виды ее проявления: проявление воли; предпосылки волевого акта; мотив воленого акта; формировапис волевого акта.
3. Интеллектуальные действия и состояния: 1. Ум, сознание:

1) способности, склонности: имеющий или неимеющий способности. 2.Интеллектуальпые чувства и состояния: внимание, память, воображение.

4.       Душсвный склад (темперамент, характер, психика) человека:  1) Темперамент челоиека:   1  Определенный темперамент: подвижный или инертный тип, ровный тип; 2. Проявление темперамента: 2) Характер человека: черты характера, отражающие отношение к другим людям, человека к себе, к труду (делу). к вещам; 3) Психические качества человека: 1) уравновешенный (спокойный); 2) медлительный (замедленный): 3) вспыльчивый.

5. Деятельность (действие, дело) человека: 1) действие, деятельность (дело): 2) структура деятельности: 3) факторы, определяющие деятельность; 4) деловые и профессиональные качества; 5) характеристика деятельности: 6) использование чего-либо; 7) средства осуществления деятельности; 8) конкретная деятельность.

VI.Общество (человек как общественное существо)

А. Человек как единица государственной структуры и идеологической системы (соииальной обшности):

1. Страна (государство, родина): 1) .поселения, населенные пункты (строения, здания, помещения, части построек): 2) жители (население). 2.Политическая организация общества: 1) политика; 2) национальное деление. 3. Государственное устройство и государственная власть: 1)правопорядок (закон, правовые нормы. правонарушенис. охрана правопорядка и т.д.). 2)Общественные организации. 3) Общественно-политическая деятельность. 4) Идеология. 4. Международные отношения (дипломатия, война, мир). 5. Вооруженные силы и вооружение: I )Вооруженные снлы (рода войск). 2) Вооружение, оружие (виды оружий). 6. Промышленность и ее виды (легкая и гяжслая промышленности). 7.Строительство и его виды. 8. Сельское хозяйство и его направления. Земледелие и растениеводство (хлопководство, бахчеводство, садоводство. овощеводство, лутнодстио. полеводгпю- II. Животноводство (домашнее хозяйство) и его направления: скотоводство, верблюдоводство. птицеводспю. пчеловодство, рыбоводство, мараловодство, коневодство и др., 9. Экономика. 10. Учреждения и преднриятия (профиль их специализации): 1. Учреждения: административные, воспитательно-образовательные. культурно-просветительные. лечебные, научные, судебно-правовые, учреждения связи, финансовые учреждения, учреждения, организующие отды.х. развлечения, праздники для населения, путешествия, туризм, учреждения физкультуры и спорта: 2. Предприятия-бытового обслуживания, промышленные предприятия, торговые, транспортные предприятия.

Б. Человек как единица социальной инфраструктуры:

1. Социальная система общества: 1) социальное деление общества; 2)социальные группы общесчиа; 3) социалыше обеспечение.
2. Обозначение человека (имя человека, имярек, обращение к человеку).
3. Совокупности людей;
4. Семья (женитьба, родственные отношения, воспитание детей и т.д.).

II.       Коммуникация мыслей и чувств:

1. Язык. Речевая деятельность. Речевое общение. 2. Воспитание. Обучение. Образование. 3. Культура. Искусство. Литература.

III.     Отношения в обществе (сравн. «Отношение» в разделе 1. «Познание»):

1. Моральные отношения: нравственный (моральне выдержанный) и безнравственный (моралыю исвылержанный).
2. Отношения людей: к кому-либо, между людьми.

3.Отношения обладания: атрибуции, обладание материальпыми и нематериальными ценностями, операции с собственностью (с ценностями), доходы-расходы. хранепие (сохранепие). богатство (достаток), бедность (нищета). 4.Отношение к труду в различных отраслях и сферах хозяйствования (н промышленности, в строительстве и в сельском хозяйстве): материалы (заготовки), средства труда, инструменты. приспособления, орудия труда; виды деятельности и наименования выпускаемой (произнодимой) мродукции

В качестве заключения, очеввдно, необходимо в самой краткой форме сказать о тех исходных прие.мах и методических установках, которые были взяты нами за основу при системной характеристике синопсиса диалектной лексики татарского языка, включая их говоры и подговоры распространения в территори Российской Федсраиии, в том числе и Волго — Камско — уральского региона. В настоящее время лингвистическая наука от утверждения идси о системности лексики,и в том числе как было отмечено, переходит к изучению конкретного лексического материала. выработке методов выявления и способов, подходов в описании диалектных микроструктур и микросистем. различмых по характеру связей слов (Шайхулов, 1983, 119-122; 1982, 89-90; 1976, 143-154 и др.). И хотя системиые отношения и частности в диалектной лексике в целом остаются еще не ясными (Будагов) и проблемы как лексической системы так и диалектной лексики в частности пока еще не решены ни для одного языка в изучении лексической. хотя пакоплен достаточно богатый материал, который может быть использован в качестве надежной основы для тематических. а также семантических и идеографических исследований в рамках тезаурусного словаря.

Следует также отметить, что у исследователей, к сожалению, до сих пор не было единой точки зрения, касающейся целенаправленных методов изучения исторической лексики тюркских языков в ареалыюм аспекте. Существующие жс точки зрения различны. В основном диалектологи придерживаются мнения, что история языка. в том числе и история лексики, должна изучаться путем теснейшей увязки явлений языка с историей народа, т.е. каждое явление языка должно быть соотнесено с последовательными сменами различных формаций (роды, племена. племеиные союзы и т.д.). и которые входил на протяжении своей истории тот или иной народ тюркской семьи. Это. как известно. общепринятая методологическая установка (сравн.: Серебренников, Гаджиева, 1979, 3).

Таким образом, конечная цель сравнительного исследования диалектных единиц — выявление их особенностей в плане идеографической парадигматики в общем словарном фонде того или иного тюркского (геря. аллтайского)языка.

В принципе на это же направлена методика выявления семантического потенциала. разработанная В.И.Цинниус: сперва исследуется спектр значений данного корневого гнезда, установленные семантические связи затем служат для этимологических выкладок на материале родственных языков. В частности, универсальность того или иного предлагаемого подхода к анализу тюркского (шире -алтайского) диалектнонго материала должна позволить наметить как бы несколько этапов разработки словарных данных по тематическим группам, а именно: 1) выявление характерных лексических моделей данного тематического разряда; 2) семантико- морфологический анализ установленных моделен
по отдельным Языковым подгруппам; 3) сравнение между собой результатов семантико-морфо.югического апализа: 4) сравнительная пронерка направления возможных этимологии исследуемых слов; 5) ознакомление с соответствуюшими лексическими гнездами по отдельным языкам (или, при необходимости — Языковым группам); 6) суммарный учет широты семантической филиации того или иного гнезда, его семантического потенциала, характерных для него комплексов или пучков значений, основных тенденций семантического развития; 7) выявление иовых, побочных лексических моделей («птица — крыло»); 8) привлечение и анализ лексических данных, выявленных ранее при устаповлеиии сравнительно-фонетических параллелен; 9) поиски лексических параллелен на основс устаповленных характерных направлений семантического развития (Цинциус, 1972, 11-12 и др.).

В частности, при систематизации собранного материала с целью постепенного вычленепия из миоговековых лексико-семантических напластований коренных, глубинных семантических дефиниций ичыскания ис могут нестись «вслепую», от одного слова (корня, основы) к другому. На помощь приходят самые общис предварительные концепции о специфике сложения семантических, семасиологических, ономасиологических. мотивицационных, номинационных и т.д. систем, что дает возможность опереться на определенные теоретические предпосылки. В качестве такой теоретической предпосылки нами предлагается методика составления идеографической классификации из семантически неупорядоченного, т.е. алфавитного списка слов которая осушестиляечся н рамка\ четырех лексико-тематических групп.

Литература

1. Востриков О.В. Идеографический словарь русских говоров Среднего Урала // Уральский лексикографический сборник. – Свердловск, 1989. – с. 4-16
2. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. – М., 1976. – с. 34-57.
3. Морковкин В.В. Идеографические словари. – М., 1976. – с. 26-28.
4. Раков Г.А. О диалектном идеографическом словаре // Сибирские русские говоры. – Томск, 1984. – с. 147-152.
5. Шайхулов А.Г. Лексические взаимосвязи кыпчакских языков Урало-Поволжья в свете их историко-культурной общности (аспекты системно-идеографической характеристики на общетюркском фоне). – Уфа, 1999. с. 63-73.
6. Шайхулов А.Г., Бикмаев Л.У., Садыкова З.Р. Материалы к идеографическому словарю диалектов татарского языка Том 1, ч.1, Уфа РИО БашГУ, 2005. – с. 510; ч.2 РИО БашГУ 2005, с. 506.

УДК 811.512.211

С.И. Шарина

ЭВЕНСКАЯ ДИАЛЕКТОЛОГИЯ: ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ, ПЕРСПЕКТИВЫ

Эвенский язык относится к северной, или сибирской группе тунгусской ветви тунгусо-маньчжурских языков. В эту группу входят также эвенкийский, негидальский и солонский языки. Данная группа генетически родственных языков обнаруживает наибольшую степень близости. Поэтому этническая история тунгусской группы, формирование предков севернотунгусских народов является предметом научных изысканий многих исследователей, тем не менее, до сих пор среди исследователей нет единого мнения об их происхождении. В настоящее время сложились две концепции этногенеза севернотунгусских народов, первая из них известна как прибайкальская теория этногенеза тунгусов, вторая точка зрения смещает предполагаемую прародину тунгусов на юго-восток – Дунбэй (Маньчжурия) и Средний Амур. Имеющиеся данные археологии и палеоантропологии не дают основания выделять тунгусов или их предков древними насельниками Сибири. Исследователи предполагают, что предки тунгусов – увани – выходцы с юга, оказались в Забайкалье и Приамурье, отделившись от народа хи под давлением со стороны лесостепных соседей. Так, характерное для всех тунгусо-маньчжурских языков большое число монголизмов, (определяемые как стародавние заимствования) можно объяснить их ранними тесными контактами с монголами.

В настоящее время тунгусо-маньчжурские народы расселены на огромном ареале от Енисея до Охотского моря. Эвенами же освоена северо-восточная часть указанного пространства. Данная территория является областью культурного и экономического взаимодействия разных народов на протяжении многих столетий. Северо-Восток Азии — регион с уникальными природно-климатическими, экологическими условиями, где в результате сложных этногенетических процессов сформировались определенные этнические общности с присущими им антропологическими особенностями, со своеобразной системой природопользования, этнографическим комплексом, собственными языками и самосознанием. Начало освоения тунгусами тундры северо-восточной Якутии датируется ХII – началом ХIII веков. В процессе исхода на север, тунгусы ассимилировали аборигенные племена: коряков и юкагиров. Так, эвены, будучи включенными в массив иных культур, становятся субъектами различных социокультурных процессов, межкультурных взаимодействий, что находит отражение почти на всех уровнях языка эвенов.

Численность эвенов по данным Всероссийской переписи 2010 года составляет 21830 человек. Динамика численности такова: в 1959 году эвенов насчитывалось 9121 человек, в 1970 г. – 12029 человек, в 1979 г. – 12529 человек, в 1989 г. — 17199 человек, в 2002 г. — 19071. По данным переписей населения, в 1959 году родным языком считали эвенский язык 77,5% эвенов, в 1989 году – 43, 8%, в 2002 году – 37,6%, в 2010 году — 25,9 %. Снижение количества лиц, считающих родным языком язык своего этноса, связано с распространением русского языка как языка межэтнического общения повсеместно в районах проживания эвенов, а также распространения якутского языка как языка титульного этноса Республики Саха (Якутия), который обладает большей престижностью и также является средством межэтнической коммуникации в этой республике.

В настоящее время эвены проживают в пяти административно-территориальных образованиях Российской Федерации: в Магаданской области — в Ольском, Северо-Эвенском, Среднеканском, Сусуманском, Тенькинском районах и г. Магадане; в Хабаровском крае — в Охотском районе; в Чукотском автономном округе — в Анадырском, Билибинском районах и г.Анадыре; в Камчатской области — в Быстринском районе, в Корякии — в Олюторском, Пенжинском и Тигильском районах, и пос. Палана; в Республике Саха (Якутия) — в Абыйском, Аллаиховском, Булунском, Верхнеколымском, Верхоянском, Кобяйском, Момском, Нижнеколымском, Оймяконском, Среднеколымском, Томпонском, Усть-Янском, Эвено-Бытантайском улусах.

В диалектной системе эвенского языка выделяются три наречия — восточное, среднее и западное, в составе которых насчитывается более двадцати диалектов и говоров. Основными классификационными признаками для отнесения говоров и диалектов к восточному, среднему и западному наречиям эвенского языка являются:

• Соответствие свистящего звука [с] (иногда произношение в варианте, близком к русскому согласному [ш]) и фарингального согласного [h] во всех позициях в середине и конце слова. Восточному наречию присуще произношение уси `веревка`. Среднему и западному характерна спирантность: уhи `веревка`. На восточном наречии — экэс `рыбья чешуя`, на среднем и западном — экэh.
• Наличие или отсутствие согласного [р] в сочетании с предшествующим сонантом (сочетание согласных лр-лд-лл, нр-нд-нн) также относится к основным дифференциальным признакам наречий. Восточным говорам присуще произношение олра `рыба`, нанра `шкура`, среднему наречию – произношение олда `рыба`, нанда `шкура`, западному – олло `рыба`, нанна `шкура`.
• В области морфологии более показательным признаком является наличие в восточном наречии особых форм притяжательных местоимений мин `мой`, хин `твой`, мун `наш (наш, но не ваш — эксклюзив) `, хун `ваш`. Для говоров среднего и западного наречий характерно функционирование личных местоимений в роли притяжательных.
• Среднему и западному наречиям присуща редкая встречаемость или отсутствие форм прошедшего времени глагола с суффиксом -ри- + притяжательные суффиксы. В говорах чаще используются формы на -ча-/-чэ-, не принимающие притяжательных суффиксов в формах 3 лица (эм-чэ `он пришел`, эм-чэ-л `они пришли` — вост. эм-ри-н, эм-ри-тэн).
• В говорах среднего и западного наречий отмечается повышенная по сравнению с говорами восточного наречия частотность употребления видовых форм многократности с суффиксом -гра-/-грэ-/-гара-/-гэрэ-.
• Лексический состав среднего и западного наречий отличается определенными особенностями (наличие якутизмов, юкагиризмов).

Благодаря проведенным ранее изысканиям сегодня мы имеем материалы, собиравшиеся разными исследователями в течение нескольких веков. Изучение эвенских говоров и диалектов условно можно подразделить на следующие периоды.

Первый этап в изучении эвенских диалектов охватывает XVIII-ХIХ века. Так впервые один из диалектов эвенского языка (арманский) был зафиксирован достаточно давно, еще в 40-е годы XVIII века Я.И. Линденау. В «Сравнительном словаре всех языков и наречий» П.С.Палласа (1787-1789 гг.) представлены материалы по двум эвенским диалектам – ольскому и охотскому. В материалах экспедиции И.Биллингса (1795 г.) зафиксированы образцы речи среднеколымских эвенов.

С середины ХIХ века эвенский язык стал изучаться более активно. Материалы, собранные Г.Майделем и Ю.Штубендорфом в 1860-1870-е годы, опубликованные А.Шифнером, содержат краткое описание языка охотских и анадырских эвенов. В 1895 г. В.Г.Богораз собрал материалы у эвенов, расселенных в бассейне реки Омолон. На исходе ХIХ века заканчивается первый период в становлении эвенской диалектологии, связанный в основном с обследованием эвенских говоров восточного наречия. 

Начало второго этапа в развитии эвенской диалектологии связан 20-ми –30-ми годами прошлого столетия. Изыскания, начатые в конце 20-х – начале 30-х годов прошлого века в масштабах всей страны были связаны с началом культурного строительства на Севере. В 30-е годы ХХ столетия был положен письменный эвенский язык на основе ольского говора (от названия поселка Ола Ольского района Магаданской области), распространенного по всему Охотскому побережью, по верхнему и среднему течению реки Колымы, на Чукотке.

Исследованием эвенских диалектов и сбором материалов занимались известные ныне исследователи В.И. Цинциус, В.И. Левин, К.А. Новикова, Л.В. Соболевский, Л.Д. Ришес. Именно в годы второго этапа исследователи эвенского языка создали крупные фундаментальные работы по диалектологии. На протяжении всего двадцатого столетия проводятся систематические исследования по многим эвенским диалектам и говорам. В последующем появились многочисленные работы диалектологического направления В.Д. Лебедева, В.А. Роббека, Х.И. Дуткина, А.А. Бурыкина, А.А. Даниловой, В.А. Петровой, В.С. Ермолаевой, Р.П.  Кузьминой.

Усилиями этих ученых были предприняты экспедиции в ряде районов проживания эвенов, относящихся к области распространения разных диалектов. Значительная часть результатов обследований представлена в ряде известных публикаций, в том числе монографических, которые появлялись на протяжении нескольких десятилетий в значительной своей части в Ленинграде. Первой и наиболее значимой среди них является работа В.И. Цинциус «Очерк грамматики эвенского (ламутского) языка», изданная в 1947 году [Цинциус 1947]. Очерк отражает особенности восточного наречия – ольского говора, который был принят за основу эвенского литературного языка, и отчасти камчатского говора. Работа до настоящего времени не утратила своей ценности. Подробное описание грамматического строя ольского говора эвенского языка мы находим в исследовании К.А. Новиковой «Очерки диалектов эвенского языка» [Новикова 1960].

Значительный вклад в эвенскую диалектологию внесли якутские ученые. Подробно освещает особенности говоров и диалектов эвенского языка В.Д. Лебедев в монографиях «Язык эвенов Якутии» и «Охотский диалект эвенского языка» [Лебедев 1978; Лебедев 1982]. Автор ввел в научный оборот уникальный лингвистический материал догдо-чебогалахского и улахан-чистайского говоров. При характеристике фонем и их системы автор опирался на экспериментальные данные: рентгенограммы, кимографические записи длительности гласных фонем. 

Вторая работа В.Д. Лебедева нацелена на изучение охотского диалекта, который распространен на побережье Охотского моря. В данной работе выделяются языковые черты, которые свойственны всем трем группам охотских эвенов, т.е. охотскому диалекту как единому целому.

Монография В.А. Роббека «Язык эвенов Березовки» [Роббек 1989] посвящена исследованию морфологических, синтаксических и лексических особенностей языка эвенов с. Березовка Среднеколымского района. В работе приводятся значительные сравнительные материалы по другим говорам: ольскому, охотскому и эвенов Якутии. Ученый выявляет отличительные черты березовского говора по сравнению с другими говорами по уровням языка. Особого внимания заслуживает здесь очерк морфологии. В отличие от других диалектологических работ, обрисовывающих только отличительные черты описываемого говора, здесь уточняются вопросы классификации разрядов некоторых частей речи, более полно и подробно рассматриваются категории глагола.

Выявлению фонетических, морфологических и лексических особенностей аллаиховского говора посвящен труд Х.И. Дуткина «Аллаиховский говор эвенов Якутии» [Дуткин 1995]. Автор отмечает 2 подговора (относящихся к 5 родам) внутри аллаиховского говора. В работе «Тундренный диалект западного наречия эвенского языка» [Дуткин, Белянская 2009] излагаются итоги многолетнего изучения Дуткиным Х.И. эвенских говоров Усть-Янского, Аллаиховского и Нижнеколымского районов, что позволило автору обобщить результаты и классифицировать тундренный и горнотаежный диалекты западного наречия. Автором специально подчеркивается указанная диалектная зона для исследования соответствующих явлений в лингвогеографическом контексте, поскольку в этих говорах фиксируются многие инновации.

После некоторой паузы длительностью в 15 лет в эвенской диалектологии появляется новое имя. Р.П. Кузьмина в своем исследовании «Язык ламунхинских эвенов» [Кузьмина 2010] выявляет особенности, свойственные ламунхинскому говору эвенского языка.

Особенности определенных говоров отмечены в отдельных публикациях А.А. Бурыкина, А.А. Даниловой, В.А. Петровой, В.С. Ермолаевой, С.И. Шариной.

Второй этап в становлении эвенской диалектологии характеризуется многочисленными монографическими описаниями эвенских говоров и диалектов, систематизацией и обобщением полученных результатов. Для этого периода характерен сравнительно-сопоставительный подход с использованием данных ольского говора, принятого в качестве литературного языка.

Несмотря на то, что усилиями исследователей Санкт-Петербурга, Якутии собраны и опубликованы обширные и интересные материалы по многим диалектам и говорам эвенского языка, определенные идиомы эвенского языка еще не получили достаточно полного освещения в литературе, некоторые из них не имеют системного описания. Сложность описания говоров эвенов Якутии обусловлена, в частности, и тем, что указанные языковые идиомы характеризуются высокой степенью вариативности на всех языковых уровнях, что объясняется дву- и многоязычием носителей, влиянием якутского языка и др. В данной связи привлекают внимание исследователей и особенности контактирования диалектов и говоров в зонах языкового пограничья.

Не менее актуальной задачей является и классификация эвенских диалектов и говоров. В настоящее время известны несколько подходов к классификации эвенских диалектов.

Расхождения на уровне фонетических, лексических и грамматических признаков между эвенскими диалектными группами позволили выделить В.И. Цинциус в работе «Очерк грамматики эвенского (ламутского) языка» 11 диалектов и говоров. По ее классификации, семь говоров относятся к восточному наречию — колымско-омолонский, ольский, камчатский, охотский, верхнеколымский, индигирский, томпонский. Три говора относятся к западному наречию — саркырырский (или саккырырский), ламунхинский и юкагирский; отдельно выделяется арманский диалект [Цинциус 1947].

На карте эвенских диалектов, составленной К.А. Новиковой, отмечено 12 диалектов и говоров: восточное наречие — ольский, охотский, пенжинский, быстринский, анадырский, колымско-омолонский; среднее наречие — томпонский, момский, аллайховский говоры; западное наречие — ламунхинский и тюгесирский говоры; арманский диалект [Новикова 1960].

В «Сравнительном словаре тунгусо-маньчжурских языков» выделяются 15 наименований эвенских диалектов и говоров: восточное наречие — анадырский, быстринский, колымско-омолонский, ольский, охотский, пенжинский, северо-эвенский говоры; среднее наречие — анюйский, аллайховский, момский, томпонский говоры; западное наречие — саккырырский, тюгесирский и юкагирский говоры; арманский диалект [ССТМЯ 1975-1977].

По классификации А.А. Бурыкина выделяется 26 говоров и диалектов: восточное наречие — камчатский диалект (быстринский и олюторский говоры), окланский диалект, ольский диалект (пенжинский, гижигинский, таватумский, ольский, тауйский, прианадырский говоры, приколымский говор (говор эвенов Березовки и рассохинских эвенов, говор улахан-чистайских эвенов), тенькинский диалект; западное наречие — аркинский говор, усть-майский говор, ульинский диалект, верхнеколымский диалект, нижнеколымский диалект, индигирский диалект (оймяконский, томпонский, момский говоры), аллаиховский диалект (говор), усть-янский диалект, саккырырский диалект (тюгесирский и ламунхинский говоры); арманский диалект [Бурыкин 2004].

Представленные классификации значительно разнятся и по составу говоров, и по номенклатуре. В настоящее время все приведенные классификации нуждаются в уточнениях и дополнениях, основанных на новых данных по особенностям фонетики и надежно установленных особенностях морфологии, наиболее ярким особенностям говоров в части лексики.

Полевые исследования территориальных вариантов эвенского языка еще далеки от завершения. Наиболее хорошо изучен лишь восточный ареал проживания эвенов (Камчатка, Чукотка, Магаданская область, Хабаровский край), на территории же Якутии исследования не доведены до логического конца. Для воспроизведения полной картины диалектов и говоров эвенского языка возникает необходимость сбора материалов по отдельным говорам и диалектам. Имеющиеся в распоряжении исследователей языковые материалы по отдельным районам Якутии, таких, как Усть-Янский, Верхнеколымский, Нижнеколымский, Оймяконский, Томпонский количественно и качественно не отвечают требованиям, что мешает установить ареал распространения тех или иных диалектов, решения вопроса разграничения или объединения говоров среднего и западного наречий. Существенно при этом учесть то, что современные лингвистические границы говоров не совпадают с границами административными, и поэтому лингвистическое деление каждой территориальной единицы может быть осмыслено только при сопоставлении с диалектами соседних районов. Касательно эвенских говоров также выясняется, что наблюдаемый ныне лингвистический ландшафт может быть обусловлен уже не существующим географическим.

Итак, сегодня перед лингвистами стоят задачи выяснения территорий распространения отдельных говоров, системного описания говоров и диалектов эвенского языка, выявления их лингвистических особенностей, систематизации имеющихся данных. Требуется существенно дополненная и уточненная классификация, основанная на собственно лингвистических признаках говоров и диалектов, отличающих данные языковые формации друг от друга, предусматривается обобщение текстовых материалов по недостаточно изученным диалектам и говорам, в первую очередь на территории Якутии. При этом важно учесть специфику функционирования эвенского языка в современных условиях и особенности этнокультурной ситуации.

Классификация диалектов и говоров эвенского языка должно основываться на собственно лингвистических дистинктивных признаках говоров и диалектов. В ней должны быть обобщены ранее предлагавшиеся лингвистические классификации диалектов эвенского языка, в которые вписываются некоторые говоры и диалекты, данные по которым в литературе отсутствовали или были недостаточно полными.

На современном этапе на исследователей языков малочисленных народов Севера ложится задача лингвистического обеспечения сохранения и развития исчезающих языков. В данной связи исследования по функционирующим ныне говорам и диалектам эвенского языка имеют прикладное значение для лексикографии (составление словарей и атласов), для разработки академической грамматики эвенского языка, для выполнения задачи максимально полного описания языков малочисленных народов Севера.

Литература

Бурыкин А.А.Язык малочисленного народа в его письменной форме. Санкт-Петербург, 2004. 

Дуткин Х.И. Аллаиховский говор эвенов Якутии. Санкт-Петербург, 1995.

Дуткин Х.И., Белянская М.Х. Тундренный диалект западного наречия эвенского языка, Санкт-Петербург, 2009.

Кузьмина Р.П. Язык ламунхинских эвенов. Новосибирск, 2010.

Лебедев В.Д. Язык эвенов Якутии», Л., 1978.

Лебедев В.Д. Охотский диалект эвенского языка. Л., 1982.

Новикова К.А. Очерки диалектов эвенского языка. Ольский говор. Часть I. М.; Л., 1960.

Роббек В.А. Язык эвенов Березовки. Л., 1989.

Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. Т. 1-2. Л., 1975; 1977.

Цинциус В.И. Очерк грамматики эвенского (ламутского) языка. Л., 1947.

Ю.М. Борисова

О ТЕРМИНОЛОГИЗАЦИИ   ДИАЛЕКТНОЙ ЛЕКСИКИ ЯЗЫКА САХА

В ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛАХ 1930-40-Х ГОДОВ

          Проблема взаимовлияния якутского литературного языка и местных говоров впервые была освещена в специальной работе П.С. Афанасьева, опубликованной в 1958 г. Обозревая эти отношения, автор приходит к выводу о том, что «воздействие литературного языка и местных говоров друг на друга является взаимным при главенствующей роли литературного языка» [1, 80]. Этот вывод полувековой давности сохраняет свою силу до сих пор, однако «главенствующая роль» литературного языка значительно усилилась. При первоначальном формировании норм литературного языка среди деятелей культурного строительства и крайне малочисленных в то время языковедов существовало довольно определенное представление о диалектных различиях в якутском языке. Ввиду различных обстоятельств (неизученность фактической стратиграфии диалектных явлений, безграмотность многих тогдашних источников и др.) первое общее представление о большой диалектной раздробленности якутского языка хотя и было несколько преувеличенным именно в силу этого стало объективным и необходимым стимулом для организации целенаправленной сознательной работы по нормализации литературного языка, которая началась с конца 20-х гг.

Как отмечает П.А. Слепцов, в 1930-1940 годы видный государственный деятель, основоположник якутской советской литературы, ученый-лингвист  П.А. Ойунский и якутский советский писатель, литературный критик А.А. Иванов-Кюндэ неоднократно писали о необходимости использования в терминологической работе всех наличных ресурсов языка, в том числе диалектных. Но несмотря на это, преобладало отрицательное отношение к диалектизмам, наблюдалось стремление выработать единый устойчивый литературный язык на общенародной основе, четко прослеживалось негативное или крайне сдержанное отношение к архаизмам и фольклорной лексике, которые, по мнению некоторых деятелей культурного языкового строительства, нельзя использовать не только в терминологической практике, но и в литературном языке вообще [4, 216].

П.А. Слепцов пишет, что проблема обогащения терминов из собственных ресурсов языка является основным вопросом терминологической работы [5, 202]. Поэтому в данной статье в качестве основного материала рассмотрим лексикографический материал, собранный Алексеем Елисеевичем Кулаковским.

М.С. Воронкин отмечает, что «из якутских исследователей изучением «наречий разных местностей» первым занялся А.Е. Кулаковский» [2, 6]. Собранный им диалектологический материал “Наречия разных местностей, улусов и округов с прибавлением архаизмов, специальных охотничьих терминов, омонимов и синонимов (около 760 слов)”, датирован 1925 г. и впервые опубликован в 1946 г. Н.С. Григорьевым (А.Е. Кулаковский. Статьи и материалы по якутскому языку. Якутск, 1946, с. 75-99) [3, 245]. Работа является делом всей жизни А.Е. Кулаковского, т.к. написана на основе лексикографических материалов, собранных во время многочисленных поездок по Якутии. Как отмечает сам А.Е. Кулаковский, «наречия разных улусов, округов и местностей переведены на таттинское наречие, как наиболее распространенное и сохранившее свою девственную чистоту от чуждого влияния» [3, 138]. Как нам кажется, обнаруженной нами диалектной лексике в работе А.Е. Кулаковкого, типа кэрэһит ʻтуоһуʼ (Өлүөхүмэ тыла), оргуһах ʻаргыһах, биэдэрэʼ (Өлүөхүмэ тыла), улуур ʻүрэх үрдүгэр өҥөйөн олорор турук таас хайаʼ (Өлүөхүмэ тыла), чөмчөөк ʻчэй иһэй чааскыʼ (Өлүөхүмэ тыла), бөргө ʻтайах мунна (боллоруга)ʼ (Бүлүү тыла), бүттэс ʻкилиин сүгэʼ (Бүлүү тыла), дьуллуук, суллуук, сордоохой ʻсордоҥ оҕотоʼ (Бүлүү тыла), кунньалгы ʻтуһах баайар ураҕасʼ (Бүлүү тыла), сиксиир ʻсиидэʼ (Бүлүү тыла), хоһо ʻүрэх хомотоʼ (Бүлүү тыла), элбэлээн ʻкыһыҥҥы отууʼ (Бүлүү тыла), абылахаан ʻатыыр тыһаҕас табаʼ (Усуйаана, Эдьигээн тыла), амархана ʻбиэстээх табаʼ (Усуйаана, Эдьигээн тыла), болох ʻсэттэ таба тардар кибииткэ сыарҕатаʼ (Усуйаана, Эдьигээн тыла), дьүкээмдии ʻтаба ыҥыырыʼ (Усуйаана, Эдьигээн тыла), киил ʻсыарҕа сыҥааҕаʼ (Усуйаана, Эдьигээн тыла), күрэй ʻтаба салайар ураҕасʼ (Усуйаана, Эдьигээн тыла), суума ʻүөр сүөһү табаʼ (Усуйаана, Эдьигээн тыла), араат ʻтөбүлэх, үрэх салаатаʼ (Сэйимчээн тыла), дьаргыл ʻсыарҕа сэриитэʼ (Сэйимчээн тыла), сирэс ʻсир аһа, отонʼ (Сэйимчээн тыла), хобул ʻат аһатар кыбыыʼ (Кулума тыла), самсалҕан ʻтүбүктээх, тиэтэллээх, айдааннаах сырыыʼ (Кулума тыла), долборук ʻынах, тамыйах күкүүрэʼ (Таатта тыла), дөрө ʻоҕус муннун быатаʼ (Хаҥалас тыла), кулуһун ʻкутаа уотʼ (Хаҥалас тыла), сараабыска ʻытарҕа илибирэһэʼ (Хаҥалас тыла), алар ʻсыарҕа ураҕаһаʼ (Өймөкөөн тыла), можно придать былое специализированное употребление. 

Рассмотренные нами выше примеры, в основном, относятся к говору оленных якутов, то есть к говору северо-западной группы улусов Республики Саха (Якутия). Как известно, формирование говоров связано с историческими процессами, происходившими на конкретной территории. Факторами формирования говоров являются также влияние контактов с разными автохтонными языками, их территориальная удалённость друг от друга, и вследствие этого, их относительная обособленность.  Под влиянием тюркских и монгольских племен, русского народа, говор оленных якутов стал постепенно изменяться, пополняться новыми словами. Но при этом в нем в значительной мере сохранилась исконная лексика. Потому мы, также как и А.А. Иванова-Кюндэ, считаем, что основным принципом терминообразования должен быть перевод, т.е. подбор подходящих по смыслу слов из наличных ресурсов языка, в том числе диалектных. Таким образом, мы можем сделать вывод, что обнаруженные нами диалектные слова вполне могут быть использованы при терминологизации.

Список использованной литературы

1. Афанасьев П.С. О взаимоотношении якутского литературного яызка и местных говоров // Труды Якутского филиала. – Якутск, 1958. – Вып. 1 (8): Общественные науки. – С. 79-80.

2. Воронкин М.С. Диалектная система языка саха: Образование, взаимодействие с литературным языком и характеристика. – Новосибирск: Наука. Сибирская издательская фирма РАН, 1999. – 197 с.

3. Кулаковский А.Е. Труды по якутскому языку / [сост.: Л. Р. Кулаковская]. – Якутск: Медиа-холдинг Якутия, 2017. – 280 с.

4. Слепцов П.А. Ступени и проблемы якутского языкознания (сб. науч. ст.) / П.А. Слепцов; Совет по яз. политике при Президенте РС (Я), Ин-т гуманит. исслед. и проблем малочисл. народов Севера СО РАН. – Якутск: ИГИиПМНС СО РАН, 2008. – 544 с.

5. Слепцов П.А. Якутский литературный язык. Истоки, становление норм. – Новосибирск: Наука, 1986. – 261 с.

Николаева А.М.

«Саха тылын түөлбэ тылын тылдьытыгар» киирбит эргэрбит тыллар тустарынан

1976 с. тахсыбыт (ааптардар П.С. Афанасьев, М.С. Воронкин, М.П. Алексеев) уонна ситэриллэн, эбиллэн 1995 с. тахсыбыт (ааптардар М.С. Воронкин, М.П. Алексеев, Ю.И. Васильев) «Саха тылын түөлбэ тылын тылдьыттарыгар» олус баай матырыйаал түмүллэ сылдьар.  Биһиги бу тылдьыттарга баар эргэрбит тыллары көрөн ырыттыбыт. Тылдьыт ааптардара эргэрбит тыллары бэлиэтииргэ арх. уонна эргэр. диэн кылгатыылары туттубуттар: «арх. – архаизм (общеякутскй архаизм), эргэр. – эргэрбит (устарелое диалектное слово)» [1; 31]. Инньэ гынан, кинилэр саха тылыгар бүттүүн туттулла сылдьан баран эргэрбит уонна түөлбэ тылыгар туттуллан баран эргэрбит тыллар диэн арааран киллэрбиттэр. Биһиги тылдьыттартан арх. уонна эргэр. диэн бэлиэлээх барыта 159 тылы буллубут. Бу тыллар үксүлэрэ сахалар уонна хотугу омуктар урукку олохторун укулаатыгар, үгэстэригэр, туттар малларыгар, күннээҕи олохторугар, сиэрдэригэр-туомнарыгар сыһыаннаах тыллар.

«Саха тылын түөлбэ тылын тылдьытыгар» киирбит эргэрбит тыллары тоҕус сүрүн бөлөххө араардыбыт:киһиэхэ сыһыаннаах эргэрбит тыллар; таҥас-сап; ас-үөл; дьиэ-уот, дьиэ тэрилэ; туттар сэп-сэбиргэл; иһит-хомуос; сиэр-туом, үгэс; айылҕа, кэм-кэрдии хаамыыта; сүөһү, хамсыыр-харамай.

Киһиэхэ сыһыаннаах эргэрбит тыллар. Анаарар арх. – харах [1; 47]. Көс эргэр. – кэргэн, ойох. Кулун тойтоҕо эргэр. – эрдээх дьахтар [1; 122]. Баҕах эргэр. – икки өттүгэр ат бастаах биттэхтээх ыһыах түһүлгэтин сэргэтэ [2; 57]. Тэгил арх. – тэҥ, тэҥнээх [1; 200]. Халлаан суруксута. эргэр. – бэйэтэ сылдьан эрэн, кэтэхтэн үөрэнэн ааҕар суруйар буолбут киһи [1; 215].

Таҥас-сап. Баһырҕас арх. – кылгас остоох дьиэҕэ кэтэр олооччу [2; 60]. Наамык эргэр. – былыргы саха кинээстэрин кулубаларын көмүс курдара [1; 172]. Наамыска / намыаска / намыска. эргэр. – кыһын киһи сүүһүн, иэдэһин уонна сэҥийэтин саба баанар таҥаһа [2; 172]. Торҕо арх. – таҥас, табаар [1; 243]. Түһүлүк арх. – түөс таҥаһа [1; 252]. Халапчыкаан эргэр. – сүүс таҥаһа [1; 277]. Чонньуку эргэр. – сон [1; 299]. Холомуок эргэр. – халыҥ сон таҥаһа [1; 213]. Хабарҕа симэҕэ эргэр. – көмүһүнэн, алтанынан оҥоһуллубут, дьахтар моонньугар кэтэр кылгас симэҕэ, моой бөҕөҕө [1; 213]. Симэхтээх сутуруо эргэр. – кэргэн сүгүннэрэргэ кэтиллэр оһуордаах сутуруо. Татабыр кур. эргэр. – нотурууска [1; 185]. Үтүрдьэх эргэр. – былыргы эр киһи сыалдьата [1; 211]. Хаһыаччык эргэр. – биилинэн быакатыылаах, сиэҕэ суох дьахтар ойуулаах-оһуордаах таҥаһа [1; 219]. Чачы этэрбэс эргэр. – баһа саары, сотото сарыы этэрбэс [1; 323]. Харгыаһыннаах тэллэх эргэр. – маҥан, хара буодьулаах аас тэллэх. Маннык тэллэх сүктэр кыыска тэриллэр [1; 300]. Чопчуу арх. –  тимэх [1; 313].

Ас-үөл. Баттыма эргэр. – сыма [1; 52]. Тыһы кычыкылы эргэр. – эмис тыһы дьабарааскыны уҥуохтарын ылҕаан баран сыа симэн буһарыллыбыта [1; 255]. Тэпкэ. эргэр. – миҥҥэ кутар хаппыт таба хаана [1; 257]. Хабахтаах сыа. эргэр. –  хабахха кутуллубут уҥуох хоргуна [1; 274]. Холобо эргэр. – лэппиэскэ [1; 289]. Үөрэ эргэр. – лыыбаны, тиит аһын уонна истэҕи былаан оҥоһуллубут бутугас [1; 209]. Хаһаастаах тар эргэр. – кииһилэ былаастаах тар [1; 323]. Холобо саахар эргэр. – төкүнүк улахан куһуок саахар // кулуба саахар [1; 224]. Чабычах һүөгэйэ эргэр. –холбуллубут сүөгэй [1; 230]. Чуоккалаах чаай эргэр. – аҕыс өлүүгэ үллэрэр сурааһыннаах киппиис чэй // чуолкабай чаай [1; 323]. Чэркэ собо үөрэ эргэр. – үөлбүт собо тоҥоруллубута [2; 239].

Дьиэ-уот, дьиэ тэрилэ. Битилик арх. – остуол туорайа [2; 63]. Сандала арх. – балааккаҕа, ураһаҕа туттуллар намыһах кыра мас остуол [2; 203]. Титирик дьэллик эргэр. – титирик орон [2; 240]. Титирик оһох эргэр. – титириккэ туттаран симиллибит оһох [2; 240]. Холлоҕой эргэр. – ампаар [2; 288]. Холомо арх. – хатырык сабыылаах, кыһынын буорунан хаарынан хайыллар ураһа кэриэтэ дьиэ [2; 289]. Холорук арх. – долбуур [2; 289]. Оҕус көхө эргэр. – саха дьиэтигэр өһүөлэр анныларынан сыттыктыы ууруллубут иккилии муостаах түөрт көхө, сатанах [2; 141]. Сигэ отуу эргэр. – баайыллыбыт ойоҕоһун үрд отунан сабыллыбыт отуу [2; 167]. Сутуруо оһох эргэр. – титирик дьардьамалаах көмүлүөк оһох [2; 167]. Сырай оһох эргэр. – көмүлүөк оһох [2; 170]. Туос сутуруо дьиэ эргэр. – туос ураһа [2; 195]. Халхапчы эргэр. – оһох сүүһэ [2; 215]. Харыҥ түннүк эргэр. – харыҥынан тиириллибит түннүк [1; 219]. Холуода дьиэ эргэр. – түннүгүн анныгар диэри ампаар, онтон үөһээтэ туруорбах дьиэ [1; 224]. Хоро арх. – саха оһоҕун ураатын балаҕан үрдүнээҕи өттө, ураата [1; 226]. Хоруоппа эргэр. – үп-харчы угар сиэдэрэй тимир хоруопка // хоруобуйа [1; 227]. Чандала эргэр. – сири хаһан баран, ол үрдүнэн туруоруллубут ураһа [231].

Туттар сэп-сэбиргэл. Бөхтүргэ арх. – төргүү. [1; 69]. Сабыат эргэр. – 1. Сэп-сэбиргэл. 2. Балыктыыр тэрил. 3. Кыылы бултуур тэрил [1; 200]. Туппалыкы эргэр. – уус туттар дьоҕус чыскыта [1; 248] Түптүр эргэр. – иһит хаппахтыыр ылтаһын тимир [1; 252]. Холорук арх. – айа охсоро [1; 289]. Чопчу быыра эргэр. – балыгы ытар уһуктаах ох [1; 300]. Бытык тарааҕа эргэр. – быт тарааҕа [1; 59]. Иҥэрчэ арх. – ох саа оноҕоһун хайдыбатын диэн иҥиир сап эрэдэһиннээх кутурук өттө [1; 79]. Кымырдаҕас көмүс арх. – ат симэҕин көмүс киэргэлэ // хабыллаҕас көмүс [1; 103]. Ончу эргэр. – 1,5 м. уһуннаах мас, айаҕа мээрэй буолан туттуллар [1; 144]. Ырыалаах тимир эргэр. – икки өттүттэн тутардаах эрэмээнискэй сүгэ [2; 251].

Иһит-хомуос. Бүтэй бөлүүр эргэр. – кымыс тирии иһитэ, көҕүөр // бөлүүр [2; 75]. Хальльа эргэр. – кымыс иһитэ. Симиир [1; 278]. Оҕо күһүйэтэ эргэр. – оҕо үүтүн кыынньарар иһит [1; 140]. Сибиэ эрг. – эт, балык иһитэ [2; 159]. Симии эрг. – тымтайга маарынныыр силистэн өрүллүбүт арыы иһитэ [2; 159]. Сымыыт мөһөөччүк эрг. – оҕус сымыытын тириитэ мөһөөччүк [2; 170]. Һаараҕас эргэр. – саар ыаҕас [1; 173]. Һимиир эргэр. – симиир. Сүөгэй иирдэр тирии иһит [1; 175]. Туора ытык эргэр. – биир туорайдаах мас ытык [1; 195]. Чааскы хаата – эргэр. – чааскы угар улахан чабычах [1; 229]. Ынах синньэ матаҕа эргэр. – ынах синньин тириититтэн тигиллибит саа сэбин, хататы угар матаҕа [1; 242]. Удьаа арх. – улахан мас хомуос [1; 258].

Сиэр-туом, үгэс. Өлүөбүр эргэр. – хас да хаартыһыт, бүтүннүүтүн биир сүүйбүт ыларыгар анаан холбоһон бэлэмнээбит сүөһүлэрэ эбэтэр маллара [1; 194]. Садаҕа эргэр. – баай киһи өллөҕүнэ, кини аймахтарыгар уонна үлэһиттэргэ уҥуоҕун алдьаппакка, мүһүэ-мүһэ түҥэтэргэ анаан өлөрүллэр сүөһү // сатаҕа [1; 201]. Үтүгэн хаан арх. – эһэ байанайа [1; 272]. Хара аҕабыт эргэр. – манаах [1; 280]. Харалан эргэр. – кураанах күннэн (поститься) [1; 281]. Хоолдьуга арх. – киһи  өллөҕүнэ, тута өлөрүллэр таба, сүөһү [1; 291]. Ыйыыр эргэр. – 1. Сир-дойду иччитигэр анаан маска ыйанар бэлэх, күндү түүлээх. 2. Күтүөт кэргэнин дьонугар бастаан сылдьарыгар аҕалар күндү түүлээҕинэн уо.д.а. кэһиитэ [1; 311]. Ыт буута буолуу. эргэр. – аҥардыы атаҕынан олуллан баран, кылыйан тула эккирэһэн оонньуу [1; 316]. От атах тэптэрии арх. – саха былыргы оонньуута [1; 147]. Өрөлөөҥкү эргэр. – манньыаты өрүтэ быраҕалаан сүүйсэр былыргы оонньуу [2; 159]. Тиикээн эргэр.  – кыыл таба үөрэ өрүһү туоруур кэмигэр тыынан эккирэтэ сылдьан үҥүүнэн бултааһын. [1; 185]. Төркүттээ арх. – эргэ сүктүбүтүҥ үс сыл буолан баран дьоҥҥор ыалдьыттаа.  Холбуйуу дьаама эргэр. – икки өттүнэн тоҥуулаах (с изгородью) тайаҕы түһэрэргэ аналлаах дириҥ дьаама [1; 223]. Хоҥоллой эргэр. – урут оттуур ходуһатынан итээбит киһиэхэ эбиликкэ сылдьар нэһилиэк саппаас сирэ, угаайы күрүө [1; 225]. Хохуолу эргэр. – хас да илиминэн ийэлээн, сотолоон үтэн, балыгы бултааһын [1; 228]. Чардаат эргэр. – киһи уҥуоҕун кырыысата [1; 297]. Чардаат уҥуох эргэр. – улахан ампаар уҥуох. (нууччалыытан: чердак). [1; 232]. Этэрбэс хаамтарыы эргэр. – оонньуу аата [2; 242].

Айылҕа, кэм-кэрдии хаамыыта. Түүн хараарар ыйа эрг. – балаҕан

ыйа [2; 253]. Хаас барар ыйа эргэр. –  от ыйа [2; 274]. Хаас саарар ыйа эргэр. – от ыйа [2; 274]. Хараҥа күн –  полярнай түүн кэмэ // хараа күн, хараҥа кыһын [2; 281]. Хараҥа күн ыйа – сэтинньи [2; 281]. Хараҥанан эргийэр ый // хараҥа ый – ахсынньы, тохсунньу. Хатыыр хаалар ыйа эргэр. – атырдьах ыйа [2; 282]. Чорку эргэр. – уокка ыйаан уулларар сомоҕоломмут хаар, таммах [2; 300]. Һах арх. – кэм, бириэмэ [2; 174]. Ыал ыһыаҕа эргэр. –  кулун ыһыаҕа.  Кулун ыһыаҕа арх. – окко киириэх иннинэ урут биирдиилээн ыал ыһар ыһыаҕа, туҥуй ыһыаҕа [2; 91]. Ый төрүөбүт – ый саҥата (новолуние) [2; 241]. Тунах арх. – 1. Үрүҥ ас. 2. Ыһыах. 3. Ыһыах буолар кэмэ. Тунах ыйа эргэр. – бэс ыйа [2; 242].

Сүөһү, хамсыыр-харамай. Тоһоҕо торбос арх. – кыстаан эрэр торбос, биир сааһыгар диэри. [1; 241]. Тыыннастар таба эргэр. – ытык таба [1; 255]. Уучча бэргэһэтэ эргэр. – биэс ынах кыстыыр ото [1; 267]. Хатарча өлүү (Пек. Хатар өлүү). – сүөһү дьарҕа ыарыыта (хроническая болезнь скота) [1; 285]. Хомуос харах эргэр. – собо быйылгы оҕото [1; 290]. Хонолу эргэр. – саамай бөдөҥ кырдьаҕас ынах [1; 290]. Хорбоһун арх. – ынах кэнэҕэскитэ [1; 292]. Туйаарар арх. – күөрэгэй // тураанай далбарай. Тэҥн. Муостаах күөрэгэй [1; 193].

Ити курдук, түөлбэ тылларыгар эргэрбит тыл олус элбэх. Ити тыллар билигин умнуллубуттар. Сорох тыл быһаарыыта да биллибэт эбит. Холобур, Хабаҕыл оһох эргэр. [2; 213] уонна Хабарҕа дьиэ эргэр. [2; 213] диэн тылларга тылдьыкка быһаарыы бэриллибэтэх, ыйытыы бэлиэтэ эрэ турбут.

Үөһэ этиллибитин курдук, бу тылдьыкка эргэрбит тыллар эргэр. (түөлбэ эрэ тылыгар туттуллан баран эргэрбит) уонна арх. (саха бүттүүн тылыгар эмиэ туттулла сылдьан баран эргэрбит) диэн араарыллан киирбиттэр.Итилэри тэҥнээн көрөр буоллахха, бу түөлбэ тылын тылдьыта буоларын быһыытынан, биллэн турар, эргэр. диэн бэлиэлээх тыл баһыйар.Саха бүттүүн тылыгар туттуллан баран эргэрбит тыл аҕыйах, ол маннык тыллар:Анаарар арх. – харах. Тэгил арх. – тэҥ, тэҥнээх. Баһырҕас арх. – кылгас остоох дьиэҕэ кэтэр олооччу. Торҕо арх. – таҥас, табаар. Түһүлүк арх. – түөс таҥаһа. Битилик арх. – остуол туорайа. Сандала арх. – балааккаҕа, ураһаҕа туттуллар намыһах кыра мас остуол. Холорук арх. – долбуур. Хоро арх. – саха оһоҕун ураатын балаҕан үрдүнээҕи өттө, ураата. Бөхтүргэ арх. – төргүү быа. Иҥэрчэ арх. – ох саа оноҕоһун хайдыбатын диэн иҥиир сап эрэдэһиннээх кутурук өттө. Кымырдаҕас көмүс арх. – ат симэҕин көмүс киэргэлэ. Удьаа арх. – улахан мас хомуос. Үтүгэн хаан арх. – эһэ байанайа. Хоолдьуга арх. – киһи  өллөҕүнэ, тута өлөрүллэр таба, сүөһү. От атах тэптэрии арх. – саха былыргы оонньуута. Төркүттээ арх. – эргэ сүктүбүтүҥ үс сыл буолан баран дьоҥҥор ыалдьыттаа.  Һах арх. – кэм, бириэмэ. Кулун ыһыаҕа арх. – окко киириэх иннинэ урут биирдиилээн ыал ыһар ыһыаҕа, туҥуй ыһыаҕа. Тунах арх. – 1. Үрүҥ ас. 2. Ыһыах. 3. Ыһыах буолар кэмэ. Тунах ыйа эргэр. – бэс ыйа. Тоһоҕо торбос арх. – кыстаан эрэр торбос, биир сааһыгар диэри. Хорбоһун арх. – ынах кэнэҕэскитэ. Туйаарар арх. – күөрэгэй.

Итини таһынан, саха бүттүүн тылыгар туттуллан баран эргэрбит сорох тыллар эргэр. диэн бэлиэлээх киирбиттэр. Холобур: Баҕах эргэр. – икки өттүгэр ат бастаах биттэхтээх ыһыах түһүлгэтин сэргэтэ. Хабарҕа симэҕэ эргэр. –көмүһүнэн, алтанынан оҥоһуллубут, дьахтар моонньугар кэтэр кылгас симэҕэ, моой бөҕөҕө. Үтүрдьэх эргэр. – былыргы эр киһи сыалдьата. Хаһыаччык эргэр. – биилинэн быакатыылаах, сиэҕэ суох дьахтар ойуулаах-оһуордаах таҥаһа. Үөрэ эргэр. – лыыбаны, тиит аһын уонна истэҕи былаан оҥоһуллубут бутугас. Хаһаастаах тар эргэр. – кииһилэ былаастаах тар. Бу тыллар арх. (архаизм) диэн бэлиэлээх киириэхтэрин сөп этэ, тоҕо диэтэххэ, саха бүттүүн тылыгар туттулла сылдьыбыттара, суолталара эмиэ уларыйбатах.

Бу саха бүттүүн тылыгар тутулла сылдьан баран эргэрбит тыллартан сорох тыллар тиллибиттэрэ диэххэ сөп. Ол, саха бэйэтин төрүт итэҕэлин, үгэстэрин төннөрүүтүн, сөргүтүүтүн кытта ситимнээх. Холобур, баҕах, удьаа, тунах ыйа, хабарҕа симэҕэ, хаһыаччык, үөрэ, тар диэн тыллары туттабыт, суолталарын билэбит.

«Саха тылын түөлбэ тылын тылдьытыгар» киирбит тылларга монгуол тылыттан төрүттээх тыллар бааллар эбит. Холобур, анаарар диэн тыл түөлбэ тылыгар «харах» уонна «тарбах ыарыыта» диэн суолтаҕа туттулла сылдьыбыт. Бу тыл олоҕо монгуол тылыттан төрүттэх буолуон сөп. Билиҥҥи монгуол тылыгар анах диэн «следить, подкарауливать» диэн суолтаҕа туттуллар тыл баар эбит. Халхапчы диэн, түөлбэ тылларыгар «оһох сүүһэ» диэн суолталаах тылы монгуол халхавч диэн тылын кытта тэҥнээбиттэр. Суолтата «приукрытие, заслон, ширма» диэн. Биллэрин курдук, саха тылыгар хаппахчы (кыыс хоһо) диэн тыл баар. Бу монгуол төрүттээх тыл түөлбэ тылыгар халхапчы дэнэр уонна оһох сүүһэ диэн олох атын суолталаах эбит. Бөхтүргэ (арх.) диэн тыл баар. Бу тылы тылдьыкка «төргүү» диэн быһаарбыттар. Бу тылы бэйэтин эмиэ билигин туттубаттар, онон эргэрбит диэххэ сөп. Быһаарыыта маннык: «1. Торока; төргүү быа – ремешок для привязывания чего-л. 2. Уст. Веревочка или узкий ремешок (служащий шаману вместо бубна). Төргүү мутук нижние, самые большие ветви лиственницы; төргүү сүөрэрдээх человек, приехавший с гостинцами» [3; 142]. Монгуол суругун тылыгар (письм. монг. язык) бектурку ‘класть поперек’ диэн тыл баар эбит. Бүтэй бөлүүр эрг. – кымыс тирии иһитэ, көҕүөр // бөлүүр. Монгуол суругун тылыгар баар бүлегүр ‘мешалка при изготовлении кумыса’ бөлүүр диэҥҥэ майгынныыр. Һах (арх.) – кэм, бириэмэ диэн суолталаах, монгуол тылыгар сау диэн тыл эмиэ «время, период, сезон, время года» диэн суолталаах.

Түмүктээн эттэххэ, «Саха тылын түөлбэ тылын тылдьыттарыгар» олус элбэх эргэрбит тыллары булуохха сөп. Бу тылдьыт баай матырыйаала өссө даҕаны дириҥ, киэҥ хабааннаах үөрэтиини-чинчийиини эрэйэр эбит диэн бэлиэтээн этиэх тустаахпыт.

Литература

1.  Диалектологический словарь якутского языка. – М.: Наука, 1976. – 390 с.
2. Диалектологический словарь языка саха. – Новосибирск: Наука, 1995. – 291 с.
3. Якутско-русский словарь (под ред. П.А. Слепцова). – М.: Советская энциклопедия, 1972.

Сивцева Н.А.,

ИГИиПМНС СО РАН

Глаголы бытия в «Диалектологическом словаре языка саха»

Категория бытия является одной из универсальных фундаментальных категорий человеческого сознания [1, с. 3]. В философском понимании бытие есть объективная реальность, существующая независимо от сознания человека [2, с. 107]. Данное понятие выражается различными языковыми средствами: группой слов, фразеологических оборотов, синтаксических конструкций, «означающих появление, существование, изменение, несуществование многообразных предметов и явлений действительности» [3, с. 3].   

Глаголы бытия являются одним из основных языковых средств, выступающими конституентами функционально-семантического поля бытийности. Глаголы бытия – это глаголы, называющие процесс бытия существования, наличия. Они представляют широкий пласт лексики, требующей упорядочения и исследования разрозненных фактов.

В данной статье рассматриваются глаголы со значением начало и конец бытия на материале диалектной лексики якутского языка. Материалом исследования послужил корпус бытийных глагольных лексем, выявленный путем сплошной выборки из дополнительного тома  «Диалектологического словаря языка саха» [4].

На материале указанного источника в диалектной лексике якутского языка имеются следующие глаголы со значением бытия.

Глаголы со значением начало бытия:

— аппай (сырдай) в значении халлаан аппайбыт ̔небо светлеет̕: Сарсыарда халлаан аппайыыта туран, айаҥҥа барабын ̔Встав, когда начало светать, я отправляюсь в путь̕ [4, с. 40];

— бииһээ в значении наһаа элбээ, үөскээ, көҥүл бар ̔быть в огромном количестве, сильно размножаться, расплодиться̕: Дьиэбитигэр кутуйах олус бииһээтэ ̔У нас дома развелось очень много мышей̕ [4, с. 50];

— һүөккэн в значении төрөө ̔рожать̕: Мин кыыһым балыаһаҕа һүөккэнэ кирбитэ ̔Моя дочь легла в больницу рожать̕ [4, с. 176];

— тэһэй в значении үөскээ ̔возникать, образовываться̕: Боппуруос тэһэйэн тахсар ̔Возникает вопрос̕ [4, с. 201].

Глаголы бытия со значением конец бытия:

— дьоҕуолаа в значении тыынын салҕаа, өлөр – сүөһүнү ̔добивать, забивать – о скоте̕: Бу сүөһүнү дьоҕуолуохха наада ̔Эту скотину надо забиь̕ [4, с. 70];

— киирдэ в значении им киирдэ, им сүттэ, халлаан хараҥарда ̔кончились сумерки, настала темная ночь, стемнело̕ [4, с. 78];

— куопураа в значении хойуоран өл ̔погибать от промерзания воды до дна – о рыбе̕: Чуонаҕа кыһын балыга куопураан хаалар ̔На Чона зимой рыба погибает от промерзания воды до дна̕ [4, с.93];

— мунаарт в значении өлөр (эһэни) ̔убить (медведя)̕: Өбүгэни мунаардыбыттар ̔Убили медведя̕ [4, с. 126];

— мунчаар в значении өл (эһэ туһунан) ̔быть убитым (о медведе)̕: Мунчаарда, киирэн таһаарыым ̔Медведь убит, я его вытащу̕ [4, с.126];

— мээс буол в значении холбоһон симэлий, сүт ̔исчезнуть в результате ассимиляции̕ [4, с. 132];

— сүрэҕин алдьанан өл в занчении сүрэҕиҥ хайдан өл ̔умереть от инфаркта миокарда̕: Сүрэҕэ алдьанан өлбүт диэбиттэрэ ̔Сказали, что он умер от разрыва сердца̕ [4, с. 168];

— тилкэр (тиркэр) в значении бүт, баран ̔кончаться, исходит, иссякать̕ [4, с. 186];

— тунуй в значении төрүүрүгэр уугар тумнаһын (оҕону, ньирэйи) ̔захлебнуться при родах в околоплодных водах (о ребенке, теленке)̕ [4, с. 194];

Как видно из вышеизложенного, в рассматриваемых источниках глаголов с значением конца бытия по количеству представлено больше: обнаружено всего четыре глагола со значением начало бытия и двенадцать глаголов со значением конец бытия. Общий обзор структурного состава выявленных бытийных глаголов показал, что они в рассматриваемых словарях представлены собственно глаголами и сложными глаголами. Таким образом, приведенная глагольная лексика со значением бытия может послужить одним из источников для функционально-семантических изысканий.

Литература

1. Заметалина М.Н. Функционально-семантическое поле бытийности в современном русском литературном языке: Автореф. дисс. к.ф.н.: 10.02.01. – Волгоград, 1995. – 27 с.

2. Большой толковый словарь русского языка (БТСРЯ). – Спб.: Норинт, 1998. – 1536 с.

3. Тихонова И.В. Семантико-синтаксическое поле бытийности в прозе Л. Андреева: Автореф. дисс. к.ф.н.: 10.02.01. – М., 2005. – 24 с.

4. Диалектологический словарь языка саха: Дополнительный том. – Новосибирск: ВО «Наука». Сибирская издательская фирма, 1995. – 296 с.

Н.М. Васильева,  

ИГИиПМНС СО РАН, г. Якутск

САХАЛЫЫ ТАБА СУРУЙУУ ТЫЛДЬЫТЫГАР

 ТҮӨЛБЭ ТЫЛЛАРА

Сахалыы таба суруйуу тылдьытын оҥоруу устуруойатын көрдөххө, урут тахсыбыт тылдьыттарга түөлбэ тыллара суоҕун кэриэтэ. Баар да буоллаҕына, түөлбэ тыла диэн бэлиэтэ суох киирэр, холобур, 1975 с. тахсыбыт «Саха тылын орфографическай тылдьытыгар» дөрө, дьиэл, иргэх, куйаабыл, ньуоҕу о.д.а. тыллар. Кэнники 2002 с. тахсыбыт тылдьыкка 200-чэкэ тыл түөлбэ тыла диэн ыйыллан киирбитэ [5]. Ити тылдьыкка олоҕуран 2015 с. таба суруйуу саҥа тылдьыта эбиллэн, көннөрүллэн тахсыбыта [6]. Тылдьыт сүнньүнэн билиҥҥи саха литературнай тылыгар туттуллар, олохторун эбэтэр сыһыарыылаах пуормаларын таба суруллуулара бэрээдэктээһиҥҥэ наадыйар тыллары хабар. Ол иhигэр барыта 140-ча түөлбэ тыла бэриллэр. Онуоха түөлбэ тылын тылдьыкка талан киллэриигэ таба суруйуу хамыыһыйатыгар (2012-2016 сс.) үлэлэспит тыл билимин дуоктара Спиридон Алексеевич Иванов научнай чинчийиитэ тирэх буолбута.

Тылдьыты хаттаан бэрийэн оҥорууга сурук тылыгар туттулла сылдьар тыллары хатылыыр, атын дэгэтэ суох түөлбэ тыллар барыйааннара сыыйылыннылар, холобур: абакайдан (сутуй), дэлэбинэ (дэлэҕэ), дьанта (болбукта), көкөчө (курунньук) диэн курдук тыллар.

Тылдьыкка түөлбэ тылын суолтата эбэтэр литературнай тылга көрүҥэ ускуопкаҕа маннык бэриллэр, холобур: аарайах (түөл.: кытыл), өгөрөҥ (түөл.: күүстээх ардах), сайба (түөл.: балык уурар сир), болох (түөл.: муус үрдүнээҕи от), молохо (түөл.: бэрэбинэ состорор сыарҕа), туула (түөл.: эһэ оҕото) о.д.а.

Сорох түөлбэ тылларыгар нууччалыы өйдөбүлэ бэриллэр, холобур: сытын (түөл.: жимолость), таҥса (түөл.: пихта).

Тылдьыкка түөлбэ тылын туохтуурдара эмиэ киирдилэр, холобур: албадый (түөл.: атаахтаа), амньырай (түөл.: мөлтөө), бөрдөн (түөл.: курдан), өҥүрээ (түөл.: хойутаа, уоһун), сырдыктан (түөл.: уоттан), талаһый (түөл.: дьулус), үлтэхтэт (түөл.: ыарытый), хобутаа (түөл.: аҕыйаа) о.д.а. Туохтуур олоҕун кэнниттэн араастаан этиллэр сыһыарыыларын таба суруйуута бэриллэр, холобур: албадый (түөл.: атаахтаа), -ыҥ, -дыннар, бөрдөн (түөл.: курдан), -үҥ, -ммөт, -нүннэр.

Түөлбэ тылыгар туттуллар сыһыаттар, даҕааһыннар тылдьыкка эмиэ киллэриллибиттэр, холобур: тутук (түөл.: букатын), үөтүк (түөл.: күүскэ, олус), халаанньа (түөл.: мээнэ, сыала, соруга суох); тымтыган (түөл.: ыгым), халлан (түөл.: ырыган, көтөх), холдьуо (түөл.: улдьаа), чаараҥ (түөл.: убаҕас, сэдэх), чалаам (түөл.: айаас), элимтэҕэй (түөл.: куотуган сүөһү).

П.С. Афанасьев саха тылыгар диалектнай лиэксикэ тарҕаныыта биир тэҥэ суох, ордук таба иитиитэ уонна булт хаһаайыстыбалаах хотугу улуустар ураты тыллара үгүс диэн бэлиэтээбитэ [1, с. 92]. Ол курдук, бу тылдьыкка таба иитиитигэр сыһыаннаах түөлбэ тыллара балачча киирдилэр, холобур: абылахаан (түөл.: атыыр таба), амархана (түөл.: буур таба), ньуоҕурхана (түөл.: биэһигэр сылдьар таба), ньымарҕана (түөл.: үстээх таба), тимэхтиин (түөл.: таба ыҥыырын холуна), халтаама (түөл.: таба хаххата), хаҥалда (түөл.: таба муоһугар иилиллэр тыаһыыр мас), чээлкээ (түөл.: үрүҥ таба), ээни (түөл.: биир сааһын туолаат, төрөөбүт таба) о.д.а. Тыл олоҕун кэнниттэн эмиэ сыһыарыылары таба суруйуу ыйыллар, холобур: абылахаан, -ҥҥа, -ммыт, -нар, амархана, -нан, -тааҕар.

Саха тылыгар чинчийээччилэр бэлиэтээбиттэрин курдук, -ат-тар сыһыарыыларынан үөскээбит тыл пуормалара түөлбэ тылларыгар бааллар, холобур, күөл-эт-тэр, буур-ат-тар, атыыр-ат-тар, тумул-ат-тар, ыал-ат-тар, бухатыыр-ат-тар о.д.а.  [4, с. 9-11; 33-35]. Маннык пуормалартан тылдьыкка атыыр, атыыраттар (таба, элб. ахс.) нуорма быһыытынан киирдэ [6, с. 41].

Саха түөлбэ тылын тылдьытыгар баар түөлбэ тыллара таба суруйуу тылдьытыгар литературнай тыл буолан киирбиттэр, холобур: аҕараан, буһарба, сүлбэ, хабыйахаан, иктээнэ, уучах, ньуоҕу, хаалык о.д.а. Маннык түөлбэ тыллара литературнай тылга олохсуйууларын туһунан П.С. Афанасьев [1, с. 93], М.С. Воронкин [2, с. 52-53], С.А. Иванов [4, с. 31], П.А. Слепцов [7, с. 132] бэлиэтээбиттэрэ.

Онон, түмүктээн эттэххэ, сахалыы таба суруйуу тылдьытыгар литературнай тылга суох өйдөбүллэри бэлиэтиир, ханыыта, эквивалена суох эбэтэр киэҥник тарҕанан, саха дьоно бүттүүн туттар буолбут түөлбэ тыллара киирэллэр уонна таба суруллуулара тылдьытынан сүрүннэнэр. Онон саха литературнай тылыгар түөлбэ тыллара ити курдук киирэн, сурук тылыгар нуорма буолан олохсуйаллар, тыл баайын хаҥаталлар.

Литература

1. Афанасьев П.С. Саха билиҥҥи тыла. Лексикология. – Дьокуускай: СГУ изд-та, 1996. – 191 с.

2. Воронкин М.С. Диалектная система языка саха: образование, взаимодействие с литературным языком и характеристика. – Новосибирск: Наука, 1999. – 197 с.

3. Иванов С.А. Лексические особенности говоров якутского языка. – Новосибирск: Наука, 2017. – 392 с.

4. Иванов С.А. Морфологические особенности говоров якутского языка. – Новосибирск: Наука, 2014. – 248 с. 

5. Сахалыы таба суруйуу тылдьыта. – Дьокуускай: Сахаполиграфиздат, 2002. – 541 с.

6. Сахалыы таба суруйуу тылдьыта. – Дьокуускай: Бичик, 2015. – 480 с.

7. Слепцов П.А. Якутский литературный язык. Формирование и развитие общенациональных норм.  – Новосибирск: Наука, 1990. –  277 с.

Кылгатыылар

       түөл. – түөлбэ тыла

          элб. ахс. – элбэх ахсаан

Е.Р. Николаев

САХА АНАЛ ААТТАРЫГАР

ТҮӨЛБЭ ТЫЛЫН УРАТЫЛАРЫН КӨСТҮҮТЭ

Арассыыйаҕа анал ааттары үөрэтиигэ олохсуйбут үгэһинэн, нууччаттан атын омуктар анал ааттарын тиһигэ (сиситема) олохтоох анал ааттар диэн бэлиэтэнэллэр. Ол туһунан ономастика теориятын олохтоспут А.В. Суперанская маннык бэлиэтиир: «… локальным (местным), т.е. употребляемым лишь на части территории одного языка» [6, с. 216]. Ол аата нуучча тылын киэҥ хонуутугар баар локальнай анал аат тиһигэ диэн өйдөнөр. Итинтэн сиэттэрэн эттэххэ, билигин сахалар аат гынан илдьэ сылдьар нууччалыы, православнай халандаартан ылыллыбыт, саҥарар саҥаҕа сахатыйбыт (Сүөдэр, Дьөгүөр, Балааһа, Маарыйа) ааттарбыт Саха сиригэр баар нуучча анал ааттарын тиһигин түөлбэтэ эрэ буоларыгар тиийэр. Билиҥҥи сахалар ааттара нууччалар ааттарыттан улахан уратыта суоҕун нуучча тылын үөрэхтээҕэ Н.Г. Самсонов эмиэ ыйан турар: «… мало чем отличается от русского» [5, с. 25, 26]. Былыргы саха анал ааттара билигин суохтар, туттуллубаттар, өтөрүнэн туттуллан барар кыахтара да суох диэххэ сөп. Саҥа олоҕура, киирэ сатыыр, үксүгэр оҥоһуу ааттарбыт репертуардара, ааптарга баар матырыйаалтан көрдөххө [4], 100-150 аат эрэ иһинэн-таһынан халбаҥныыр. Онон бу таһымҥа тиийэн олорон ырытар буоллахха, былыргы саха анал ааттарыгар түөлбэ тыл уратыта көстөн ааһара ордук күндүтүйэр.

Түөлбэ тылын дириҥник хорутан чинчийбит С.А. Иванов бэлиэтииринэн, аакайдааһын оокойдооһунтан быдан былыргы көстүү буолар. Ол XVII үйэҕэ кэлии хаһаактар дьаһаах испииһэгэр киллэрбит анал ааттарбытыттан кытта көстөр: «… о перед слогом с кратким у переходит в краткий а: что и свидетельствуют записи в именах Амуй, Батур, Дабук, Камук, Сагуй, Чакур, т.е. видим восстановление акающих вариантов» [3, с. 141]. Итинтэн сиэттэрэн сурукка киирбит саха анал аатыгар түөлбэ тылын көстүүлэрэ манныктар диэн быстахтык ырытан көрүөххэ сөп:

ы~у солбуйсуута: Сырай Мөгдьөөрөп, Куһаҕан Сырай Кусентеев, Хара Сирэй Дьоҕуудай; ө~о: Өнчөх; а~о: Аччыгый Кураҕаччы, Оҕуруолаах ойуун, Чокуур Одукаайап, Саргы Будууйап;

б~м: Бэргэн; г~дь~нь: Чаалбаан Мохсойун;  т~д: Дархан (Даркан), Тархан, Дэли Дархан, Дэхси Дархан, Түһүлгэ Дархан, Күрсэн Дархан, Мэҥи Дархан, Дэги Дархан, Дэли Дархан, Дэри Дархан, Баҕадаһын Дархан, Үөлэн Дархан, Игидэй Дархан, Мунньан Дархан, Хомуйан Дархан, Тыгын Дархан, Тыгын Мунньан, Тыгын Тойон. Тыгын дуу, Дыгын дуу диэн мөккүөргэ дорҕоону чинчийбит уонна ити тылы монгуоллуу тыллартан киирбитин бэлиэтиир Н.Д. Дьячковскайга сигэнэр ордук: «… колебанием в употреблении этих согласных в монгольских источниках» [2, с. 106]; рх~рк: Чаархаан: литер. чааркаан; мдьу~мньу: Булумдьу: литер. булумньу; хс~хх~х: Болотой Оххон/Болотой Орхон. ххкиин түөлбэ зонатыгар эрэ бэлиэтэнэр [1, с. 107-108]; Быыһылыыр хх хоһулаһыыта: Улаххан Кураҕаччы.

Тыл баайыгар (лексикаҕа) түөлбэ тылын көстүүтүн быһыытынан манныгы киллэриэххэ сөп: бас/төбө ‘голова’:Дал Бас, Баҕа Бас, Көҥдөй Бас Долгуура, Сиикэй Бас, Таас Бас, Тый Бас, Тымтай Бас, Тайах Бас, Уһун Бас, Үрүҥ Бас Болтоҥо, Эт Бас уо.д.а. Итинтэн көрдөххө, бас ордук киэҥник туттулла сылдьыбыт. Билигин бас оннугар үксүгэр төбө диэни тутталлар. Итини сэргэ: Таас Бас: ‘ёрш (рыба)’; литер. алыһар; Көмөрөһүт Тахаянов: көмөр ‘почерневший остывший древесный уголь’; литер. чох ‘уголь’; Күрдьүгэс Үнүкээйэп, Муруку Марҕаакын. Моҕотой, дьирики анал ааттарга бэлиэтэммэт. Далбарай Сандрин ‘күөрэгэй’; Кыһыыдай (Кыһыытай) ‘красноглазка, сибирская плотва’; Алчах Кутетеев ‘лягушка’; литерат. баҕа; Сылаҥ – от диал. сыылаҥ ‘змея’; Аһыыка – от литер. аһыҥа ‘крупная кобылка; кузнечик’; Кучукта Өрөҥөөйөп ‘название растения, которое раньше привозили с речки Уды и лечили с его помощью разные болезни’;  Лэбин – лэбэн-түөрэ ‘лекарственная полевая травка, крестовник’; Хотокоон – хотохоон ‘охотничий нож, похожий на пальму, с более широким острием, длиной в две пяди’ диэнтэн уо.д.а.

Биллэн турар, нууччалыы суруллубут сахалыы ааттарга дорҕоонун таба суруйарга сыыһа-халты эмиэ баар буолуон сөп. Ол да буоллар, ити холобурдарга олоҕуран, маннык кылгас түмүгү таһаарыахха сөп: 1. Христианство киириэн иннинээҕи саха анал ааттарын тиһигэ  саха түөлбэ тылын уратылаһыыларыттан туораабатах; 2. Аакайдааһын да, оокойдооһун да иккиэн тэҥинэн көстөллөр – аҥаардастыы аакайдааһын эбэтэр оокойдооһун сабырыйар диэн этэр кыах суох.   

Литература

1. ДАЯЯ: Диалектологический атлас якутского языка (сводные карты). Часть I. Фонетика / отв. ред. д.ф.н. И.Е. Алексеев; сост. С.А. Иванов. – Я.: Издательство ЯФ СО РАН, 2004. – 124 с.
2. Дьячковский Н.Д. Звуковой строй якутского языка / Отв. ред. проф. М.И. Матусевич. – Ч. 2: Консонантизм. – Я.: Кн. изд-во, 1977. – 255 с.
3. Иванов С.А. Аканье и оканье в говорах якутского языка. – Я.: Кн. изд-во, 1980. – 184 с.
4. Николаев Е.Р.  Якутские личные имена: лингвокультурологический аспект: автореферат дис. … кандидата филологических наук: 10.02.02. – Я., 2018. – 26 с.
5. Самсонов Н.Г. Якутские имена / Н.Г. Самсонов. – Я.: Бичик, 2000. – 64 с.
6. Суперанская А.В., Сталтмане В.Э., Подольская Н.В., Султанов А.Х. Теория и методика ономастических исследований / А.В. Суперанская, В.Э. Сталтмане, Н.В. Подольская / Отв. ред. А.П. Непокупный; Изд. 3-е. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. – 256 с.

Аммосова О.Н. магистрант ИЯКН СВФУ 1 курс

рук. Дмитриева Е.Н. д.ф.н.

Способы образования названий растений в диалектах якутского языка

Территориальный диалект – разновидность общенародного языка, которая служит средством общения людей на определенной территории. Специфи­ческую принадлежность того или иного территориального диалекта составляет диалектная, которая понимается как «лексика ограниченного употребления, распространение которой определяется территорией данного диалекта» [3, 175]. Диалектные слова как принадлежность диалектной лексики рас­пространены в речи только местного населения, и не употребляются в литературном языке. Но они могут проникать в литературный язык, постепенно закрепляются в нем и даже утрачивают диалектную спе­цифику. Такие слова воспринимаются говорящими как слова литератур­ного языка с тем или иным оттенком эмоциональности и экспрессивности. 

Диалектная лексика якутского языка «характеризуется значительным единством словарного состава. Большая часть ее является единой с лексикой общенационального языка» [2, 17]. Она «употребляется в устной разговорно-бытовой речи отдельной группы якутоязычного населения, объединенного территориальной общностью». [2, 14]. 

Целью настоящей статьи является рассмотрение и определение способов образования названий плодов, ягод, деревьев, кустарников и травянистых растений в якутских диалектах.  Задача работы состоит в том, чтобы проанализировать способ образования диалектной лексики названий растений в якутском языке. Основным объектом статьи выступает словообразование названий растений в диалектной лексике якутского языка.

Словообразование — это образование новых слов на базе существующих с помощью определенных моделей и средств языка [3, 424]. М.С. Воронкин в своей работе «Диалектная система языка саха» отмечает, что в диалектной системе якутского языка существуют «характерные случаи словообразования способами аффиксации и словосложения. К аффиксальному словообразованию относится словообразование, осуществляемое посредством особых аффиксов, употребляемых в говорах». [1, 134]. А способ словосложения, как отмечает М.С. Воронкин, «в отличие от других языков (например, русского, немецкого), в якутском не получило значительного развития». [1. 135].  Но в работе С.А. Иванова «Лексические особенности говоров якутского языка» (2017), дается общая характеристика диалектной лексики якутского языка. Автор рассматривает не только словообразование диалектных слов аффиксальным способом, но и не аффиксальный способ, т.е., образование их путем словосложения слов. «Важная черта диалектных слов, произведенных не аффиксальным способом, — выполнение ими номинативной функции. Эти слова, выступая в качестве диалектной лексической единицы, всегда называют те или иные предметы, то или иное явление объективной действительности, обозначают их качество и свойство, действие и состояние» [2, 16]. 

В якутском языке к диалектной лексике, образованной путем неаффиксального словообразования, «относятся парные имена существительные, образованные путем сложения двух самостоятельных основ; сложные слова, состоящие преимущественно из двух слов, фонетические границы которых полностью размыты, поэтому они воспринимаются как отдельные самостоятельные слова со своим звуковым составом и особым диалектным лексическим значением» [2, 83]. 

С.А. Иванов отмечает, что «диалектная лексика якутского языка постоянно пополняется за счет лексикализации различных синтаксических словосочетаний и конструкций. Наиболее продуктивным способом словообразования является лексико-синтаксический способ, т.е. «лексикализация различных атрибутивных словосочетаний, в которых в роли атрибута выступают имена существительные и прилагательные, а также причастия и некоторые деепричастия». [2, 99]. При этом, диалектные атрибутивные словосочетания делятся на два типа: Атрибутивное словосочетание I, «построенные синтаксическим способом на основе связи примыкания» [2, с. 100]. Атрибутивное словосочетание II, которое определено как «лексикализация определительных словосочетаний» [там же, с. 110].

Приведем перечень названий растений, образованных вторым способом, из монографии С. А. Иванова «Лексические особенности говоров якутского языка». Здесь в разделе «Названия плодов, ягод, деревьев, кустарников и травянистых растений» находим следующие примеры: абааһы отоно, тураах отоно «амприк», анах эмиийэ-ынах эмиийэ-ынах эмийэ «земляника», атыыр таһаҕа «жимолость», биэ эмиийэ «земляника», боруу моонньоҕоно «черная смородина», бөрө тилэҕэ «морошко», бөрө тиҥилэҕэ «малина», дьахтар талаҕа «краснотал», киис тиҥилэҕэ «земляника», киис тыҥыраҕа «шикса сибирская», көппөх отоно «морошко», көтөр аһылыга «шикса сибирская», куобах отоно «красная смородина», куруҥ аһа «черная смородина», кыһыл чирэһэ «красная смородина», кэҕэ отоно «вид ивовых», налыкта отоно «боярышник», нараахый отоно «арктоус красноплодный», миньньик талаҕа «береза тощая», саха талаҕа «ива сухолюбивая», сугун абаҕата «багульник», муох моонньоҕоно, өлөҥ моонньоҕоно «сладкий вид черной смородины», муох отоно «клюква», мыһыттык отоно «шикса», оҕус сымыыта «жимолость», оҕус таһаҕа «плод шиповника», омук отоно «шикса», суор отоно «морошка» [2, 111].

Из данных примеров видино что в диалектных атрибутивных сочетаниях в основном употребляется модель «существительное + существительное»: абааһы отоно, тураах отоно «амприк», анах эмиийэ-ынах эмиийэ-ынах эмийэ «земляника», атыыр таһаҕа «жимолость», биэ эмиийэ «земляника», боруу моонньоҕоно «черная смородина», бөрө тилэҕэ «морошко», бөрө тиҥилэҕэ «малина», дьахтар талаҕа «краснотал», киис тиҥилэҕэ «земляника», киис тыҥыраҕа «шикса сибирская», көппөх отоно «морошко», көтөр аһылыга «шикса сибирская», куобах отоно «красная смородина», куруҥ аһа «черная смородина» и т .д. При этом, из 32 двух диалектных названий растений только одна единица образована из разных частей речи (прилагательное+существительное: кыһыл чирэһэ «красная смородина»). В рассмотренных сочетаниях две основы путем сложения образуют одно отдельное самостоятельное слово со своим диалектным лексическим значением и выражают одно понятие.

Проведенный нами анализ диалектной лексики названий растений якутского языка позволяет заключить, что названия растений образуются путем сложения двух основ, существительное + существительное или существительное + прилагательное. 

Таким образом, почти все диалектные названия, относящиеся к растительному миру, образованы «лексико-семантическим способом, возникли в результате лексикализации атрибутивных словосочетаний. Вот здесь и скрывается потенциальная возможность создания новых слов терминологического словотворчества в якутском литературном языке». [2, 246].   Тем самым, пополняя и обогащая словарный и терминологический состав якутского языка.

Использованная литература

1. Воронкин М.С. «Диалектная система языка саха: Образование, взаимодействие с итературным языком и характеристика». – Новосибирск: Наука. Сибирская издательская фирма РАН, 1999. – 197 с.
2. Иванов С.А. «Лексические особенности говоров якутского языка» Новосибирск: наука, 2017. – 392с.
3. Матвеев Т.В. «Полный словарь лингвистических терминов» – Ростов н/Д: Феникс, 2010. – 562 с.

Саха тылын Улахан быһаарыылаах тылдьытыгар түөлбэ тыллары биэрии (I туом, «А» буукуба матырыйаалыгар олоҕуран)

Роббек Л.В.,

ГЧуоХААОПИ СС РНА

саха тылын отделын н.ү., ф.н.к.

Биһиги саха тылын Улахан быһаарыылаах тылдьытыгар түөлбэ тыла хайдах бэриллибитин ырытан көрдүбүт. Ол туһуттан Новосибирскайга «Наука» издательствоҕа 1995 с. тахсыбыт «Саха тылын түөлбэ тылын тылдьытыгар» «А» буукубаҕа барыта хас тыл баарын көрдүбүт. Манна уопсайа 239 диалектизм баар эбит. Оттон «Саха тылын Улахан быһаарыылаах тылдьытын» бастакы туомугар барыта 36 диалектизм баарын буллубут.

Булбут матырыйаалбытын ырытан көрөн баран маннык түмүктэргэ кэллибит:

1) Түөлбэ тыл тылдьытыгар киирбэтэх тыллар саха тылын Улахан быһаарыылаах тылдьытыгар бааллар эбит. Холобур, ааҕамдьылаа – с. 118, аатын оонньотор – с. 196, абааһытынан суланар – с. 224, агдака II – с. 247, агдалаах – с. 247, аҕый диэн тыл киирбит, аҕыйдаа – с. 267 диэн суох, адаарыкы – с. 284, айаҥҥы – с. 315, албан III – с. 405, алдьаас – с. 417, алчахтаа – с. 437, ампарҕан – с. 454, анды балык – с. 469, анньынар – с. 475, аҥырдаа – с. 502, арҕаата – с. 547, ардый – с. 556, атаан – с. 625, атах синньигэстии – с. 641, атыны да (даҕаны) – с. 658, ача II – с. 673, ачаа – с. 673, ачаалаа – с. 674, ачаалат – с. 674, ачаатык – с. 674, хайыы аҕай – с. 258 [1].

Барыта 26 тыл.

2) Саха тылын Улахан быһаарыылаах тылдьытыгар Түөлбэ тыл тылдьытыгар киирбит элбэх тыл суох, киирбэтэх. Холобур, ааҕый оҕус, аакоо, ааллаа, аал үрүмэччитэ, аалыскай иннэ о.д.а.

3) Икки тылдьыкка толору сөп түбэһиилэр манныктар: абаҕа IV – с. 228, абгы – с. 234, аҕый – с. 264, аҕынньыар – с. 272, анты – с. 479, аҥаа – с. 484, араан – с. 512, ардырҕай – с. 556, аһылыктаа – с. 611[1].

Барыта 9 эрэ тыл.

4) Маны таһынан, сорох түбэлтэлэргэ бэлиэтээһиннээхпит. Холобур, абаҕа IV диэн тыл саха тылын быһаарыылаах тылдьытыгар бүүчээн (кабарга) дэммит. Түөлбэ тыл тылдьытыгар көр мэкчэкээ диэбиттэр. Мэкчэкээ диэн тыл суолтата эмиэ бүүчээн, кабарга диэн эбит. Маны саха тылын быһаарыылаах тылдьытыгар эбии информация биэрбит буоллар ордук буолуох эбит дии санаатыбыт.

5) Саха тылын Улахан быһаарыылаах тылдьытыгар абгы диэн тыл баар. Итэҕэс, оккураҥ, иинэҕэс (тугут) диэн суолталаах. тылдьыкка абга диэн сылдьар. Онтубут быһаарыыта көр амҥа диэн. Амҥа диэн тыл итэҕэс, сатаан үөскээбэтэх тугут (недоношенный, аномальный олененок) диэбиттэр. Ону Улахан тылдьыкка эмиэ ыйыахха баар эбит.

6) Араан диэн тыл Улахан тылдьыкка с. 512 «Ураһа, тордох, балаакка олоҕо, турар сирэ; олорор, түһүүлэнэр сир, хонор сир» диэн суолталаах [1]. Түөлбэ тыл тылдьытыгар «араан тааһа» диэн бэриллибит. Суолтата «Уот оннун тула ууруллар таастар (камни, обложенные вокруг очага)» диэн бэриллибит. Суолтата майгыннаһар эрээри арыый атын курдук.

Онон, кылгас ырытыы кэнниттэн маннык түмүктүөххэ сөп.

1. Ырытыллыбыт икки тылдьыкка толору сөп түбэһиилэр аҕыйахтар. Барыта 9 эрэ тыл. Саха тылын улахан быһаарыылаах тылдьытыгар барыта 36 диалектизм киирбитинэн ааҕан көрөр буоллахха, бу 32 бырыһыан буолар.

2. Түөлбэ тыл тылдьытыгар киирбэтэх тыллар саха тылын Улахан быһаарыылаах тылдьытыгар киирбиттэрэ саамай улахан интэриэһи тардар дии санаатыбыт. Маны диалектологтар өссө төгүл болҕойон көрүөхтэрин наада.

3. Саха тылын Улахан быһаарыылаах тылдьытыгар Түөлбэ тыл тылдьытыгар киирбит элбэх тыл суоҕа, киирбэтэҕэ киһини улаханнык соһуппат дии саныыбыт. Тоҕо диэтэххэ, улахан тылдьыкка түөлбэ тыллары киллэрии сүрүн бириинсибэ маннык суруллубут: «В словарь включаются диалектные слова, представляющие интерес с точки зрения истории языка, этнографии или потенциальной возможности их введения в литературный язык» [1, с. 51]. Маны таһынан, эбии маннык чуолкайдааһын баар: «В словарь, как правило, не включаются диалектные слова, их фонетические и морфологические варианты, не получившие широкого распространения в источниках» [1, с. 51]. Бу сөп дии саныыбыт, тоҕо диэтэххэ, саха тылын Улахан быһаарыылаах тылдьытын сыала-соруга түөлбэ тылын тылдьытыттан ураты, атын.

Литература

1. Толковый словарь якутского языка. – Н.: Наука, 2004. – 680 с.

2. Диалектологический словарь языка саха: Дополнительный том. – Н.: Наука, 1995. – 296 с.

III. Этносоциальное и этнокультурное своеобразие языков народов РС(Я)

Васильева Р.И.

Основные тенденции развития этноязыковой ситуации в Республике Саха (Якутия)

Языковая жизнь в республике Саха (Якутия) на современном этапе представляет сложный процесс, связанный с глубинными процессами трансформации в этнической идентичности коренных народов, процессами нивелирования всего национального и упрощения языковой системы национальных языков, функционирующих в республике. Вопросы определения роли, места и функций русского языка и языков титульных народов республики стали предметом пристального внимания и заинтересованности как руководства, так и широкой общественности еще в начале 90-х г. прошлого века.  Была выработана новая национально-языковая политика, направленная на создание необходимых условий для равноправного функционирования русского, якутского, языков малочисленных народов (эвенкийского, эвенского, юкагирского).  В 1991 г. был принят Закон «О языках народов РС (Я)», который провозгласил русский, якутский государственными и определил статус языков малочисленных народов Якутии, разработана и принята Государственная программа, определяющая комплекс мероприятий, направленных на сохранение и развитие национальных языков  Якутии.  В республике Саха (Якутия) создана целостная образовательная система,  определенная учебно-методическая база, сеть национальных школ, которые  обеспечивают комплексное обучение на родных языках, изучение народного фольклора, культуры и литературы. Особенно это касается  Центральной Якутии, вилюйской группы районов и отчасти северной группы районов.

Особенности современной этноязыковой ситуации в республике во многом определяются миграционными факторами, определяющими становление нового баланса языков: сужение русскоязычного пространства в республике Саха (Якутия) вследствие оттока русскоязычного населения в другие регионы; возрастание роли внутренней миграции; урбанизация сельского населения возросла и в данное время наблюдается некоторая стабилизация данного процесса. Численность коренного населения Якутии по переписи 2010 г. составила – 53,5%, включая саха (якутов), эвенов, эвенков, юкагиров и чукчей. Общая численность  –  958 528 чел., мужчин −  48,6%, женщин −  51,4%, городское население – 64,1 %, сельское население – 35,8 % [1].

Иванова Н.И. провела социолингвистическое исследование в ряде районов РС (Я), в ходе которого были получены следующие результаты: среди всей совокупности этнических якутов наблюдается достаточно высокий уровень активного владения якутским языком −  92,6 %, свободного – 90,5 % [2; 31]. Русский язык преобладает в качестве родного языка у респондентов − якутов со средним общим и со средним специальным образованием, получившим образование на русском языке. Существенное различие в языковой идентификации между городскими и сельскими якутами представляет  процесс, связанный с разницей в образе жизни и менталитете горожан и сельчан и ассимиляционными процессами.  Между городскими и сельскими якутами наблюдается дистанция, которая прослеживается в уровне языковой компетенции, ценностных ориентациях, в выборе языковой и этнической идентичности. В полиэтнических районах РС (Я) результаты социолингвистического обследования показывают, что в этнически смешанных районах языковое поведение зависит от типа этнической среды, т.е. решающую роль играет проживание респондента в городе или в сельской местности. Не менее важную роль играет демографический фактор: произошел отток городского русскоязычного населения за пределы республики, в тоже время увеличился приток якутского населения в городские поселения республики Саха (Якутия), продолжается процесс урбанизации коренного населения, связанный с процессом глобализации в мировом социуме [3, 68]. 

Якутский язык используется практически во всех сферах коммуникации. Массовая культура  на якутском языке пользуются большой популярностью у населения, люди охотно слушают радио и смотрят телевизионные передачи, что весьма важно для социального престижа, витальности якутского языка. Якутский язык широко используется в визуальной информации, книгопечатании, театральной деятельности, кино. Образовался особый билингвистический ярус языка саха.

Несмотря на внешнее благополучие этноязыковой ситуации, существуют определенные проблемы. Так, по данным Всероссийской переписи 2010 г.:

1. Отмечается определенный разрыв в языковой компетенции городского и сельского населения. Прежде всего это проявляется в некотором сдвиге в сторону русского языка: 5,5% городских якутов признали родным русский язык, оба языка (русский и якутский) −  10,3%. Получается − 15,8% респондентов якутской национальности находятся в группе риска. Об этом свидетельствуют результаты локальных социолингвистических исследований — примерно 11-15 % представителей якутской национальности находятся на пути утраты языковой идентичноси. В частности, на примере приленских районов, где компактно проживает смешанное население, якуты, и русские, процесс языкового сдвига наглядно прослеживается;

2. Во всероссийской переписи 2010 г. в список отдельных национальностей включено пять наиболее многочисленных национальностей (якуты, русские, украинцы, татары и буряты) и пять коренных малочисленных народов Севера, проживающих на территории Республики Саха (Якутия). Как видно, Республика Саха (Якутия) многонациональная, в связи с этим стоит проблема обучения национальных меньшинств родным языкам. При этом только 5,7% эвенков, 22,3 % эвенов, 22,6% юкагиров, 40,5% чукчей 5,0% долган, проживающих в РС (Я), считают язык своего этноса родным. Проблема сохранения языков коренных народов Севера одна из важных составляющих национальной политики Республики Саха (Якутия).

Перепись 2010 г. показала, что языковой сдвиг наблюдается и у других народов, входящих в структуру населения республики: русский язык родным назвали: татары — 61,4 %, буряты — 44,4%. Прямая языковая идентичность выявлена у 99,4 % киргизов, 99,8% армян, 99,6% узбеков. Народы Средней Азии и Кавказа в выборе языковой идентичности предпочтение отдают родным языкам.

На сегодня Якутия представляет большой плавильный котел различных языков, культур и религиозных конфессий. Главным фактором успешности якутской модели межэтнического согласия выступает сохранение баланса интересов населяющих Якутию этносов, не допускающего привилегированного положения одних и ущемления прав других.  Исходя из приоритетов государственной национальной политики, развития национальных культур, правительством принята государственная программа Республики Саха (Якутия) «Гармонизация межэтнических отношений в Республике Саха (Якутия) на 2012 — 2019 годы», направленная на укрепление в обществе гражданского мира, межнационального и межрелигиозного согласия. Основными факторами этого являются:

1. Согласно схеме комплексного развития производительных сил, транспорта и энергетики Республики Саха (Якутия) до 2020 г. в республике планируется создание до 100 тысяч новых рабочих мест, что потребует принятия мер по созданию условий гармонизации национальных отношений;

2. В отдельную социальную группу как нуждающиеся в государственной поддержке выделены коренные малочисленные народы, проживающие на территории Республики Саха (Якутия). В соответствии с распоряжением Правительства Российской Федерации от 8 мая 2009 г. № 631−р в перечень мест традиционного проживания и традиционной хозяйственной деятельности коренных малочисленных народов Российской Федерации входят семьдесят населенных пунктов двадцать одного района) Республики Саха (Якутия);

3. Наблюдается общее осложнение ситуации в сфере межнациональных отношений в Российской Федерации, связанное с растущим влиянием глобализационных процессов на ситуацию национальных республик. И в этом аспекте сохранение исконной среды обитания, традиционного образа жизни, хозяйствования и промыслов коренных народов решающее значение;

4. Сохранение и развитие самобытных национальных субкультур, традиций и обычаев русских старожилов и казачьих обществ включает мероприятия по поддержке социально значимых проектов по возрождению традиций и обычаев казачьих обществ; по созданию и развитию фольклорных самодеятельных казачьих коллективов; по организации и проведению республиканского фестиваля казачьей и ямщицкой песни.

На мой взгляд, основными направлениями государственной языковой политики и расширения правовой, социальной базы и сферы употребления национальных языков является создание условий для паритетного функционирования государственных языков: русского и якутского и пяти официальных языков коренных малочисленных народов Севера, сохранение языкового и культурного многообразия. Необходимо принять следующие меры по гармонизации языковой политики:

— проведение устойчивой образовательной политики в отношении к родным языкам;

— сохранение статуса русского языка как государственного языка РФ;

— формирование функционального билингвизма и трилингвизма;

— проведение адаптационных мероприятий с мигрантами в аспекте их привлечения к обучению русскому языку;

— предоставить возможность другим этносам: татарам, бурятам, киргизам, армянам, узбекам — изучать якутский язык и культуру якутского народа, возникает необходимость создания языковых центров по изучению якутского языка для специалистов, нуждающихся в профессиональной деятельности. В этом аспекте филологическим факультетом Северо-Восточного федерального университета ведется определенная работа с мигрантами по обучению русскому языку, но миграция в республику носит неорганизованный характер, поэтому существуют коммуникативные проблемы и проблемы культурной адаптации среди приезжего населения;

— в условиях нарастания межэтнической напряженности необходимо проводить усиленную национально-языковую политику в формирования толерантного отношения к языкам и культурам, проживающих на территории Якутии народам;

— многоаспектную языковую ситуацию в полинациональных республиках порождает функционирование языков и культур большого числа народов, проживающих на данной территории. Поэтому мониторинг языковой ситуации в республике Саха (Якутия) необходим не только для решения научных задач, но и для оптимизации межнациональных отношений, предупреждения языковых конфликтов и формирования толерантного общества.

Литература

1. Численность коренного населения по переписи 2010 г.// URL: http// viewtopic.jsp?id= 4373007  (дата доступа 20.09.2018)
2. Современная этноязыковая ситуация в Республике Саха (Якутия): социопсихолингвистический  аспект / Н.И. Иванова, Р.И. Васильева, М.Г.Дегтярева, Л.Н. Семенова. Новосибирск: Наука, 2013. С.31
3. Васильева Р.И. Современные этноязыковые процессы в полиэтнических улусах Республики Саха (Якутия) (1995-2003 гг). Якутск: ИГИ АН РС (Я), 2007. С.68

ИГИиПМНС СО РАН, гор. Якутск

Андреева Т.Е. .к.ф.н.,

Стручков К.Н., к.ф.н.,

К вопросу о сохранении эвенкийского языка в сфере образования

В предисловии серии «Памятники этнической культуры коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока», основанной в 2004 году в Институте проблем малочисленных народов Севера СО РАН по инициативе его директора доктора филологических наук В.А. Роббека, отмечается, что эти народы создали в самой холодной части планеты среду обитания человека с уникальной духовной и материальной культурой [4, с .6-7]. Современные глобальные процессы разрушают национально-культурное своеобразие всех этнических сообществ, что приводит к нивелировке этнического своеобразия их культур. В этих условиях становится актуальным воспитание ребенка как этнической личности. Игнорирование традиционной культуры народов Севера, в том числе эвенков, народных основ воспитания, многовековой культуры этих народов дает отрицательные плоды: выросли целые поколения людей, которые равнодушны к истории родного края, родному языку, судьбам своего народа.

В нашем обществе на протяжении длительного времени прослеживаются тенденции значительного ослабления восприятия в сознании у молодёжи таких ценностей, как культурно-духовные, нравственно-гуманистические, общественно-гражданские, общечеловеческие.

В России идет не только экономический кризис, но и кризис воспитания подрастающего поколения. Сегодня особенно важно обратиться к народным традициям, которые в прежние времена связывали старшее и младшее поколения, возродить преемственность. Необходимо передать подрастающему поколению те нравственные устои, которые пока ещё живы в людях старшего поколения, сохранивших чистоту помыслов, чувство любви к своему народу. Незнание и пренебрежение культуры родного народа в воспитательном процессе ведёт к бездуховности, в то время как сохранение традиционной культуры народов Севера, в том числе и эвенков — это основа нравственного здоровья молодого поколения.

Воспитательная и образовательная эффективность школ в местах компактного проживания эвенков будет обеспечена при условии систематического ознакомления с традиционной культурой эвенков, при совместной работе семьи и школы.

Эвенки сохранили основу декоративно-прикладного искусства, технологии народных промыслов и ремесел, народные обычаи и обряды [1]. К сожалению, языковая ситуация имеет негативный характер – наиболее хорошо сохранился родной язык в селе Иенгра Нерюнгринского района республики. Для большинства эвенков республики стал родным якутский язык.

Для возрождения этничности в сознании подрастающего поколения, для формирования лучших черт национального характера: трудолюбие, милосердие, честность, любовь к родной земле, школа должна создавать благоприятные условия в учебно-воспитательном процессе через внедрение элементов традиций и культуры народа. В этом школам помогает внеурочная деятельность. Эвенкийские школы Южной Якутии объединились для реализации этой цели. Рассмотрим опыт этих школ. Они проводят большую внеурочную деятельность, которая проходит в таких формах как: фольклорные праздники, театрализованные представления, выставки и различные познавательные беседы о народных традициях, обычаях, об устном народном творчестве  эвенков и т.д.

В школе-гимназия «Арктика» создана оптимальная система воспитательной работы «Общинное самоуправление», учитывающая традиции эвенков, реализуются инновационные проекты: региональная спартакиада «Нэлкини эмэрэн», традиционный праздник «Бакалдын», классные социальные проекты «Сильная личность моего народа», танцевальный тренинг общения «Танцующая Арктика», межобщинный проект «Мисс Национальность», межобщинная аэробика, «Осенний бал», конкурс «Мисс Арктика», проект профессионального самоопределения «Я выбираю свою судьбу», дети участвуют в различных муниципальных, региональных и всероссийских олимпиадах по эвенкийскому языку. Регулярно проводит общешкольные конкурсы: «Дэвэлчэн», «Аякчана», и «Сигукан». На всех внеурочных занятиях введены элементы традиционной национальной культуры.

В эвенкийском селе Иенгра школа им. Г.М. Василевич активно участвует в общественной жизни села, без школы не обходится ни один традиционный праздник. В школе хорошо поставлено родовое воспитание, эвенкийские дети хорошо знают свои родовые корни, здесь проживают потомки Пуягир, Бухачар, Нюрмаган, Бута, Кэптукэ, Дэнгмэ, Бэллэт, Эмис. В селе имеется этнокультурный центр «Эян», в котором самыми активными участниками являются дети.. Участники танцевального ансамбля «Юктэ» исполняют старинные подражательные и хороводные танцы эвенков, поют народные песни. Материалом для постановок ансамбля являются легенды и предания эвенков.

Наиболее популярными среди школ Южной Якутии являются региональная спартакиада «Нэлкини эмэрэн», традиционные праздники «Бакалдын», «Икэнипкэ». Во время праздников проводятся обряды очищения, угощения огня и др. , исполняются хороводные танцы.

Дети на фольклорном и этнографическом материале знакомятся с тем, как наши предки понимали мир, окружающего человека и свое место в этом мире, изучают традиционный народный календарь, обычаи и обряды, знакомятся с многообразием культурных традиций народов России, с культурой родного края.

Это очень яркий и выразительный мир и поэтому он интересен для детей. Еще в нем привлекает то, что предмет изучения позволяет ребенку стать активным его участником. Дети могут попробовать себя в разных ролях и видах деятельности. Петь, танцевать, рисовать, мастерить, участвовать в театральных постановках – все эти возможности представляет изучение традиционной культуры, тем самым способствуя всестороннему развитию личности ребенка.

Подтверждением успешности традиционных общешкольных мероприятий является то, что при опросе практически все учащиеся называют каждое из этих мероприятий как запомнившееся своей яркостью, интересным содержанием.

Данные факты говорят о том, что наши традиции сохраняются благодаря усилиям педагогов и художественных руководителей этноцентров этих поселков, которые активно, творчески поддерживают и развивают их.

У эвенков сложилась своя этнопедагогика. Средства воспитания, характерные для эвенков — конкретные формы деятельности и предметы, которые используются в процессе реализации того или иного метода воспитания. Народная педагогика эвенков, отмечает Сирина А.А. и другие исследователи, имеет как бы два этапа: первый этап – игры детей и начальное возрастное разделение труда в семье;  второй – участие детей и подростков в производительном труде семьи [3, с. 177-203]. Труд разделялся по половозрастному принципу. С 10-11 лет мальчики приучаются к охоте, девочки с : лет могли шить. Эвенки с любовью относятся к детям, никогда не ругали и не повышали голос. Младшие всегда уважительно относились к старшим. Современный стиль воспитания изменился, причиной является изменившееся общество.

Итак, важнейшим аспектом воспитательной работы учителя в современных условиях является максимальное снижение негативного влияния социума на личность ученика и использование всех позитивных возможностей для многогранного развития личности. Главным результатом в воспитании будет этническая личность, способная строить жизнь, достойную человека, имеющего свои корни [1].

Народные традиции и культура народа, оказывают на ребёнка не только эмоциональное влияние, но и формируют стереотипы поведения и общения с окружающими. Изучение традиций эвенкийского народа, а так же других народов, проживающих на территории нашей республики и России, необходимо для повышения общего культурного уровня обучающихся, развитию творческих и духовных качеств личности.

Список литературы:

1. А.М. Лебедева «Этнопедагогические основы в социализации детей коренных народов Севера» Сибирский педагогический журнал, 2009, с. 190-191.
2. Сафьянникова Т.М. «Орнаменты и украшения эвенков». Красноярск, Сибирские промыслы, 2008, 191 с.
3. Сирина А.А. Эвенки и эвены в современном мире. М., «Восточная литература», 2012.  с. 177-203.
4. Стручков К.Н. Функционирование эвенкийского языка в сфере образования Республики Саха )Якутия). Новосибирск, Наука, 2009. С. 5-7.

г.н.с. отдела фольклора и литературы

ИГИиПМНС СО РАН ,

профессор ВШМ (и) РС(Я) им. В. А. Босикова

д.иск. Ларионова А. С.

Вопросы музыкальных диалектов в традиционном пении якутов

В конце XX в. в Институте языка, литературы и истории СО РАН (ныне Институт гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера СО РАН) широкое развитие получило такое фундаментальное научное направление, как диалектология якутского языка. В данном аспекте написано большое количество научных трудов, в том числе монография С. А. Иванова«Центральная группа говоров якутского языка: Фонетика» (Новосибирск, 1993) [5], а также монографические исследования П. С. Афанасьева  «Говор верхоянских якутов» (Якутск, 1965) [2], П. П. Барашкова «Фонетические особенности говоров якутского языка. Сравнительно-исторический очерк» (Якутск, 1985) [3], М. С. Воронкина«Диалектная система языка саха: Образование, взаимодействие с литературным языком и характеристика» (Новосибирск, 1999) [4],Е. И. Коркиной «Северо-восточная диалектная зона якутского языка» (Новосибирск, 1992) [7].

В вербальной основе якутских народных песен диалекты якутского языка отражаются напрямую, поэтому диалектология является важной основой при изучении текстов традиционных песен якутов. В их напевах также, возможно, наблюдается влияние диалектов того региона, в котором проживают исполнители. И в этом отношении интересно проследить, насколько музыкальные диалекты совпадают с языковыми диалектами, разработанными С. А. Ивановым. Так, стилистические особенности музыкальных диалектов наблюдаются на всех уровнях. Например, специфика распевов слогов в напеве зависит от принадлежности фольклорного образца к тому или иному музыкальному диалекту. Во всех диалектных группах обнаружилось, что в пении происходит постепенное исчезновение распевов по мере отдаления от центральных регионов Якутии. В этом отношении в центральных регионах в большей степени употребляют практически постоянный распев слога, а на географической переферии Якутии разнообразные и протяженные распевы постепенно исчезают.

В песнях центральной группы улусов термин тардан ыллыыр(‘петь растягивая’) характеризует факт преобладания разнообразных распевов, преимущественно протяженных, вокализованных, практически каждого слога. Мелодический рисунок распевов основан на большетерцовых и большесекундовых, по преимуществу нисходящих интонациях и характеризуется разнообразием как в мелодико-интонационном, так и метроритмическом отношениях. Так, в олонхо «Дева богатырь Джирибина Джирылатта» П. П. Ядрихинского из Намского улуса в песне коня [1, c. 34] преобладают распевы триолями в виде восьмых в самых разнообразных звуковысотных комбинациях с преобладанием большетерцовых и большесекундовых мелодических ходов.

Обязательны в якутских напевах дьиэрэтии ырыа и пространные вокализованные распевы, выраженные сверхдолгими слогонотами. Они бывают двух типов: зачинный вокализованный распев, которым открывается песня и каденционный вокализованный распев, который завершает практически каждую мелостроку и основан на многократном повторении тона, преимущественно нижнего, а также протяженные распевы внутри мелостроки. Зачинные и каденционные вокализованные распевы по своей протяженности весьма разнообразны и включают от четырех до двадцати и более звуков на один слог. Их большая или меньшая степень протяженности зависит от диалектной стилистики исполнения и жанровой принадлежности музыкального образца. Например, в тойуках преобладают более протяженные распевы. Большая степень протяженности вокализованных распевов и более частое применение их в пении свойственны исполнителям центральной (приленской) стилистики исполнения, в отличие от других диалектных групп. Для них же характерно использование вокализованных распевов не только вступительных и каденционных, но и внутри мелостроки. Мелодически все распевы отличаются разнообразием.

В песнях стиля дьиэрэтии ырыа центральной музыкальной диалектной группы каденционный распев достаточно редок, так как в нем наблюдается не пульсация на одном звуковысотном уровне, а мелодически более интенсивное развитие. Только предпоследний или, чаще, последний слог первой строки распет ровными восьмыми на одном звуковысотном уровне. Остальные каденционные распевы характеризуются разнообразным мелодическим рисунком, который не повторяется.

Особенности музыкальных диалектов проявляются и в исполнении кылысахов. Как известно, якутский стиль пения дьиэрэтии ырыа богато расцвечен тембровыми украшениями кылысахами. Музыкальные диалекты прямо зависят от тембровой разновидности кылысаха. У центральных (приленских) певцов преобладающим является кылысах в виде практически непрерывного призвука к основной мелодии песни, чаще на расстоянии кварты или тритона.

В дэгэрэн ырыа центрального (приленского) музыкального диалекта преобладают напевы, поющиеся обычным голосом безкылысахов.

Прослеживая распространение выявленных С. А. Ивановым основных диалектных признаков центральной диалектной зоны, применительно к традиционному пению якутов можно выявить интересную закономерность: особенности, свойственные песням центральной (приленской) стилистики пения, вполне возможно, были той основой, на которой формировались остальные диалекты в пении якутов и процесс проникновения якутской традиционной песенности происходил постепенно, перемещаясь из центральных регионов Якутии на ее переферию.

С. А. Ивановым в труде «Центральная группа говоров якутского языка: Фонетика» (Новосибирск, 1993) выявлено 5 направлений распространения основных диалектных признаков центральной диалектной зоны. «Первое направление (языковые признаки намского, борогоно-дюпсинского говоров) на Саккырыр и Верхоянье, отсюда в основном – в бассейны рек Индигирки и Колымы, затем до нынешних Борогонского, Хара Улаханского наслегов Булунского улусов, захватывая места обитания сегодняшних усть-янских, аллаиховских и нижнеколымских якутов» [5, с.310].

Верхоянский музыкальный диалект относится к данному направлению. Их исполнение резко контрастирует с остальными музыкальными диалектами. Так, для верхоянской манеры пения, яркой представительницей которой является Д. А. Томская, при фарингальном звукоизвлечении характерна назализация, и кылысах больше напоминает форшлаг.

Для якутской народной песни дьиэрэтии ырыаверхоянской стилистики исполнения так же свойственны преобладание кратких распевов и отсутствие  протяженных вокализованных, при этом в них зачастую слоги не распеваются. Функционируют двух-, трех-, четырехзвучные распевы, которые могут расцениваться как протяженные. У исполнителей же центральных и вилюйских улусов они выступают в качестве кратких. У верхоянских исполнителей преобладают слоги, которые не подвергаются распеву, когда слогу соответствует один музыкальный звук. Отсутствие пространных распевов у северных якутов, по-видимому, связано с тем,  что они редко используют в пениикылысахи. В их пении кылысахи либо совершенно отсутствуют, либо они напоминают форшлаг.

Напев в верхоянской традиции после установления попевки начинает исполняться на манер дэгэрэн ырыа, имея четко метризованный достаточно простой ритмический рисунок. В данной стилистике исполнения якутских народных песен преобладает появление в процессе пения внесмысловых слогов, как это можно наблюдать в первой строке в «Пении невесты» (Свадебное благопожелание), записанной В. С. Никифоровой и В. Н. Шевцовым от С. Н. Слепцовой в 1987 г. в г. Верхоянске [9, с. 139].

По С. А. Иванову следующее — второе — направление (начало на территории распространения баягантайского говора) распространялось «через Оймяконье в сторону побережья Охотского моря, следы диалектных особенностей указанного говора едва сохранились в Оротуке, Гадле, Сеймчане, Балыгычане и Таскане Магаданской области» [там же, с. 311]. В этномузыкознании еще до настоящего времени данное направление не обследовано в плане изучения и записи якутских народных песен.

«Третье направление (начало преимущественно в ареале кангаласских, мегинского и других говоров центральной диалектной зоны) через поселения олекминских якутов в бассейне р. Вилюй и далее на запад и отчасти на север; еще одна волна из бассейна Олекмы шла на юг, в сторону нынешних Иркутской, Читинской областей и даже Хабаровского края [там же]. В отношении народных песен олекминских якутов можно отметить то, что их музыкальный диалект в настоящее время представлен отдельными нотными расшифровками, сделанными еще в начале и середине прошлого столетия, а также грамзаписями олекминского осуохая, произведенными в XX в.

Оригинальное и специфическое исполнение песни-танца осуохай Олекминского улус характеризуется тем, что в круговом танце осмысленный текст заменяет набор внесмысловых слов. В напевах олекминского осуохая преобладает ямбическая ритмика, в то время как в других региональных стилях пения якутского танца основу составляет хореический контекст (термин Г. Б. Сыченко). Музыкально-интонационному составу напевов олекминского осухая в целом свойственно перетекание от тона к тону, отсутствие четкой акцентности опорного тона. Ярким примером пения олекминского осухая может представить исполнение У. Г. Нохсорова 1945 г.

Что касается песен дэгэрэн ырыа олекминской стилистики исполнения, то зафиксированы лишь 3 напева, отраженные в сборнике Ф. Г. Корнилова «Саха бастакы ырыалара» («Первые якутские песни», Якутск, 1969) [8]. В сборнике С. А. Кондратьева «Якутская народная песня» (М., 1963) [6] существует один образец якутской народной песни данного регионального стиля пения в нотной расшифровке первого профессионального якутского композитора М. Н. Жиркова.

Для жанра народных песен Олекминского улуса наиболее показательным является преобладание непривычного для якутских народных песен других стилистических диалектов, трехдольного метра с опорой на ямбические структуры, например, в подобном размере изложена популярная, сохранившаяся до наших дней песня «Кыыллаах арыы» («Остров Кыллаах») [8, с. 41]. В других стилистических традициях основу песен составляет двухдольный метр с хореическим ритмом. Так, если сравнить данный напев с вариантом песни на тот же текст, записанном от Н. Т. Алексеева в 1964 г. в г. Якутске [10, с. 49-50], мы видим кардинальное их отличие, так как вариант Н. Т. Алексеева изложен характерным для якутской традиционной песенности двухдольном размере с хореическим ритмом. Центральный (приленский) вариант отличается от олекминского и ладовым наклонением, он изложен в мажорном ладу, в отличие от олекминского минорного. Различия вариантов выявлены и в использовании внесмысловых слов, вводимых  в песню после каждой пропетой строки текста. В олекминском напеве внесмысловые слова представлены в сочетании юhю, в отличии от приленского, с характерным для этой региональной стилистики пения вариантом ини. В приленской песне внесмысловые слова изложены восходящей большесекундовой интонацией, благодаря чему здесь в четырехопорном напеве выявляются два равнозначных устоя. Набольшую популярность сохранил все же олекминский вариант этой песни.

Подобно варианту олекминского напева «Кыыллаах арыы» («Остров Кыллаах») звучит песня данной региональной стилистики исполнения «Учууталга» («Учителю») на слова С. Элляя [8, с. 38]. Мелодии и метроритмика этих напевов имеют сходную структуру. При всей интонационной близости напевов отличия в них заключены во внесмысловых словах, которые в песне «Учууталга» («Учителю») имеют вариант hы-hы. В таком же трехдольном метре представлена «Ыhыы ырыата» («Посевная песня»), хотя интонационно она не похожа на два предыдущих напева. Внесмысловые вставки в ней также имеют вариант hы-hы. Отличается от предыдущих песня «Кыталык» («Стерх») в исполнении В. Шарабориной из Олекминского улуса [6, с. 33] как в интонационном, так и в метроритмическом отношениях. Изложена она в традиционном для якутской народной песни двухдольном метре с опорой на хорей и имеет распространенные для якутской массовой песни XX в. интонации, которые близки по своему характеру к популярному в тот период жанру марша.

По С. А. Иванову «четвертое направление (начало на территории распространения кангаласских, намских и других говоров центральной диалектной зоны) на Вилюй, далее на север, в Оленекско-Жиганский край; отдельные отголоски диалектных особенностей дошли до есейских якутов и таймырских долган» [5, с. 312]. Если обратимся к традиционным напевам якутов, то вилюйский музыкальный диалект характеризуется отсутствием в распевах разнообразия в ритмоинтонационном рисунке. В связи с этим данная стилистика именуется как этэн ыллыыр (‘петь выговаривая’). В вилюйском диалекте начинает преобладать распев слога двумя восьмыми, перемежающимися кылысахом. Для вилюйской традиции исполненияхарактерно преобладание протяженных вокализованных рапевов каденционного типа.

В отношении кылысахов у вилюйских певцов, в отличие от приленских, кылысах-флажолет имеет прерывистый характер. У них флажолетные призвуки, звучащие параллельно основному тону, появляются лишь эпизодически. Остальные кылысахи напоминают форшлаг, так как их звучание прекращается почти сразу, после того как вступает основной тон. Дэгэрэн ырыа вилюйского музыкального диалекта характеризуются использованием кылысаха в данном типе пения, что отличает вилюйский стиль пения от центрального (приленского) стиля.

Вилюйская исполнительская традиция во многом близка центральной (приленской) стилистике пения по соотношению слова и музыки, по форме, по ладозвукорядной структуре, по использованию целотоновых ходов и интервала тритон в мелодии, а также по звучанию кылысахов. Поэтому некоторые исследователи объединяют эти две стилистики исполнения, и относят их к одной лено-амгино-вилюйской традиции пения. Тем не менее, эти два музыкальных диалекта все же имеют и ярко выраженные отличия. Также обнаружено, что в этом регионе распеваются в большей степени последние слоги слова.

В напевах дэгэрэн ырыа вилюйской региональной стилистики пения преобладает характерная для якутской традиционной песенности двухдольность в хореическом наклонении. Но встречаются трехдольные и другие размеры, которые не столь свойственны якутским напевам. В напевах преобладают краткие распевы двумя шестнадцатыми в нисходящем движении или распевы отсутствуют. В связи с такими достаточно большими расхождениями вилюйского и приленского музыкальных диалектов, думается, что вилюйская стилистика исполнения якутских народных песен представляет собой самостоятельное и такое же самобытное явление якутской культуры, каким является и центральный (приленский) стиль пения.

 По С. А. Иванову «пятое направление – по р. Лене на север и далее на северо-запад, в низовья р. Анабара; по-видимому, был затронут и говор есейских якутов, и диалект таймырских долган; другая волна захватила места обитания усть-янских и аллаиховских якутов» [5, с. 312]. Аллаиховский и усть-янский музыкальные диалекты в настоящее время не функционируют. Существуют нотные записи, изданные в сборнике Э. Е. Алексеева  и Н. Н. Николаевой «Образцы якутского песенного фольклора» (Якутск, 1981) [1]. Это любовная лирическая песня «Андаҕар» («Клятва») [там же, с. 73] и лирическая песня «Күһүн көтөрү атаарыы» («Осенние проводы птиц») [там же, с. 74-76].

В песне «Андаҕар» («Клятва») присутствует прихотливость ритмического распева с добавлением согласного звука к с различными гласными звуками ко, ку, кэ, кы, ка, что несколько напоминает верхоянскую исполнительскую традицию, только там внесмысловые слоги основываются на согласный звук р. Для устьянского напева характерна нетемперированность звукоряда в квартовом объеме, кварта при этом звучит микроальтерационно уже, чем ч.4. Такого рода микроальтерационные понижения ступеней четырехопорного звукоряда, изложенные в неспешном темпе, в целом смягчают интонационный контур песни, образуя интервалы, которые невозможно обозначить терминами профессиональной музыки. И именно они придают напеву переливчатую изменчивость мелодии напева.

Лирическая песня «Күhүн көтөрү атаарыы» («Осенние проводы птиц») представляет собой устьянский образец жанра хоҥсуо ырыата. Если сравнить его с другими исполнительскими традициями, то основное отличие выявляется в манере исполнения специфических звуков. В устьянском варианте напев поется глухо, с зажатым горлом. Специфические звуки выражены звукосочетаниями близкими к кха на разных высотных уровнях. Мелодия развивается в диапазоне б.7. Ритмический рисунок устьянского варианта более развит и содержит разнообразные сочетания длительностей, в отличие от других музыкальных диалектов.

В сборнике Ф. Г. Корнилова «Саха бастакы ырыалара» («Первые якутские песни») (Якутск, 1969) [8] существует только одна песня дэгэрэҥ ырыа на янский мотив – это известная «Ыҥырыы ырыата» («Призывная песня») [там же, с. 32]. Здесь янский мотив под влиянием приленских и вилюйских традиций приобрел черты концертности, что выразилось в броскости интонационного контура и четкости метроритмики с традиционным тойуковым зачином «Дьэ, буо!». При этом, он основан на принципах развития, свойственных дэгэрэҥ ырыа.

В целом, в музыкальных диалектах народа саха соблюдается следующая закономерность: чем дальше от географического центра находится регион и чем богаче речевая интонация, тем меньшему распеву подвергаются слоги слов в пении и отсутствуют кылысахи. Специфика музыкальных диалектов в стиле дьиэрэтии ырыа связана с наличием или отсутствием распевов слогов, с мерой их ритмического и звуковысотного разнообразия.

Таким образом, многие открытия С. А. Иванова имеют перспективы в научном изучении музыкальных диалектов традиционной песенности якутов.

Литература

1. Алексеев Э., Николаева Н. Образцы якутского песенного фольклора. Якутск: Кн. изд-во, 1981. 100 с.
2. Афанасьев  П. С. Говор верхоянских якутов. Якутск: Кн изд-во, 1965. 176 с.
3. Барашков П. П. Фонетические особенности говоров якутского языка. Сравнительно-исторический очерк. Якутск: Кн. изд-во, 1985. 182 с.
4. Воронкин М. С. Диалектная система языка саха: Образование, взаимодействие с литературным языком и характеристика. Новосибирск: Наука, 1999. 197 с.
5. Иванов С. А. Центральная группа говоров якутского языка: Фонетика. Новосибирск: Наука, 1993. 352 с.
6. Кондратьев С.А. Якутская народная песня. М.: Сов. композитор, 1963. 180 с.
7. Коркина Е. И. Северо-восточная диалектная зона якутского языка. Новосибирск: Наука, 1992. 270 с.
8. Корнилов Ф. Г. «Саха бастакы ырыалара» («Первые якутские песни»). Якутск: Кн. изд-во, 1969. 60 с.
9. Ларионова А.С. Дэгэрэн ырыа. Песенная лирика якутов. Новосибирск: Наука, 2000. 152 с.
10.  Саха народнай ырыалара. Якутск: Кн. изд-во, 1975. 135 с.

Багдарыын Ньургун,

ИГИиПМНС

Некоторые эвфемизмы в топонимии Аллаиховского улуса

(по картотеке Иванова М.С.-Багдарыын Сюлбэ)

В топонимии Аллаиховского улуса, как и в других районах, обнаруживаются название диких животных, в том числе медведя, в значении эвфемизмов. Для примера приведем топонимы, содержащие слово эһэ ‘медведь’ и его диалектные варианты.

Как отмечает С.А. Иванов, «в якутском языке эһэ является эвфемистическим обозначением медведя вместо исчезнувшего названия, например, типа др.-тюрк. adїγ, aduγ, atїγ, ajїγ» [Иванов 2017: 223]. Эвфемистические выражения и названия, содержащие данное слово, сложились в диалектной лексике саха в результате культа медведя, сакрализации, введения табу, также под языковым взаимовлиянием контактирующих племен и родов.

Топонимов на эһэ на территории исследуемого улуса не зафиксировано. Возможно, это связано запретом, табуистическим требованием на название эһэ, или недостаточным сбором топонимического материала по Аллаиховскому улусу.

По диалектологическим материалам, слово эбэ используется для обращения к медведю в северо-восточной диалектной зоне – это Абыйский, Среднеколымский, Верхнеколымский районы [ДСЯЯ: 317-318]. Возможно, топонимы Эбэлээх, Эбэлээхтэр зафиксированные в наслегах Быйаҥныыр, Ойоотун, сохраняют в основе диалектный эвфемизм ‘медведь’. Багдарыын Сюлбэ, опираясь на материалы В.М. Ионова, И.А. Худякова и собранный им свод географических названий, предположил, что эбэ вместо эһэ исконно использовалось в центральных улусах республики [БС 2013: 383-384]. В настоящее время функционирование эвфемизма эбэ в значении ‘медведь’ не зафиксировано, «затемнено» также и происхождение топонимов Эбэлээх, Эбэлээхтэр.

Следующее слово– мээмичэ ‘медведь’. Топоним Мээмичэлээх Багдарыын Сюлбэ зафиксировал в наслеге Быйаҥныыр. В «Диалектологическом словаре якутского языка» мээмичэ (Аллаиховский улус) сравнивается с мөөмө (эвфемизм в Усть-Янском улусе) ‘эһэ (медведь)’, которое, в свою очередь, сопоставляется с юкагирским мэмэ ‘медведь’ [ДСЯЯ: 171, 163]. В наслеге Нелемный Верхнеколымского улуса имеется гидроним Медвежка Протохата – Мээмээ Пуйила [картотека БС]. В романе «Сир иччитэ» эвенского писателя Платона Ламутского мээмэндьэ обозначает ‘медведь’: «Араҥаһы мээмэндьэ алдьаппыт» [Ламутский: 4]. Здесь —ндьа — эвенский увеличительный суффикс. Можно сюда отнести также топоним Мээмэчээн (н. Быйаҥныыр): «Миикээ оҕонньор кэргэнинээн …Хоодуктар кэннилэриттэн Дьара Күөл, Мээмэчээн диэн сирдэринэн олохсуйбуттар» [Быйаҥныыр нэһилиэгэ: С. 9]. В этом топониме —чаан – это уменьшительный суффикс эвенского языка.

Третье слово өбөөх.  Зафиксировано в топониме Өбөөхтөөх в наслеге Быйаҥныыр.  В картотеке Багдарыына Сюлбэ написано: «эһэлээх диир оннугар Өбөөхтөөх диэбиттэр. Эһэ суостаах кыыл, онон эһэ диэбэттэр хаһан даҕаны». По материалам «Диалектологического словаря языка саха», өбөөх отмечен в Уст-Янском улусе [ДСЯЯ: 148]. С.А. Иванов отметил также, что «в говоре удских якутов зарегистрированы огубленные варианты: өбөкөө (уд.) вм. эбэкээ; өбөөх (усть-ян.) вм. эбээх; өһө (уд.) вм. эһэ ‘медведь’» [Иванов, с. 223].

Акающий вариант этого слова зафиксирован в названии озера Эбээх Араҥастаах наслега Быйаҥныыр. В диалектологическом словаре приведен также вариант эбээх ‘медведь’ [ДСЯЯ: 318]. В картотеке Багдарыына Сюлбэ записано, что информант Климовский С. И. 1914 г.р. рассказал следующее: «былыргыта күөл эбит. Ол былыр уолан хаалбыт. Эһэни өлөрбүттэр уонна араҥастаан кэбиспиттэр. Эһэ диэхтэрин эбэтэр толлубуттар эбэтэр кэриэстээбиттэр, ытыктаабыттар. Онон, бэркиһээн, эбээх диэбиттэр. Эһэ харыстанар аата эбээх».

В заключении можно сказать, что топонимия любого улуса сохраняет диалектные особенности в лексике, фонетике, морфологии. Монографии уважаемого С.А. Иванова оказывают большую помощь в исследовании топонимии нашей Республики.

Литература

БС 2013 – Багдарыын Сүлбэ. Талыллыбыт үлэлэр. Т. 2. – Дьокуускай: Бичик, 2013. – 544 с.

ДСЯС – Диалектологический словарь языка саха. – Новосибирск: Наука, 1995. – 296 с.

ДСЯЯ – Диалектологический словарь якутского языка. – Москва: Наука, 1976. – 392 с.

Иванов – Иванов С.А. Лексические особенности говоров якутского языка. – Новосибирск: Наука, 2017. – 392 с.

Ламутскай – Ламутскай П. Сир иччитэ: Роман. – Якутскай: Кинигэ изд-вота, 1987. – 296 с.

Кузьмина А.А.

кандидат филол. наук,

главный редактор газеты «Бэлэм буол+», г. Якутск, Россия

Наименования жилищ в якутском языке (сопоставительный анализ)

             Собирательным наименованием, которое употребляется в значении ‘дом, жилище’, является дьиэ ‘дом, жилище’. Мнения исследователей о происхождении данной основы расходятся. С.А. Иванов предполагает, что она возникла в результате контаминации тюркского eb ‘становище, жилище’ с тунгусо-маньчжурскимǯуу [7, с. 105]. П.П. Барашков и А.В. Дыбо считают, что это слово является тунгусо-маньчжурском заимствованием [3; 4, с. 277]. Одни придерживаются точки зрения о собственно тюркском происхождении этой основы [2; 6, с. 95–107].

Это слово употребляется применительно к любой форме жилища: буор дьиэ ‘землянка’, иэримэ дьиэ ‘родной очаг’, туруорбах дьиэ ‘якутская юрта’, хара дьиэ ‘черный дом’, үрүӊ дьиэ ‘белый дом’. Эти варианты связаны с материалом, из которого оно построено, социальным предназначением, сезонностью.

Название основного жилища впоследствии вытеснилось наименованием балаган, которое обозначает постройку с вертикально стоящими бревнами стен, с обмазкой снаружи [7, с. 107]. Считается, что якут. балаҕан является заимствованием из русского балаган  < монг. *balagasun, п.-мо. balaɣasun, бур. balgāha(n) ‘город, крепость’ [1, с. 113–114].

Одной из основных жилищных построек якутов является ураса ‘конический чум’. О.В. Ионовой отмечено: «скотоводы Прибайкалья имели еще другой вид жилья, приспособленный к кочевому образу жизни и более совершенный в своей конструкции, – это передвижная кочевая кибитка. При переходе в зону далекого таежного севера эти племена вынуждены были отказаться от кибитки, но могли сохранить ряд деталей ее конструкции в жилище, приспособленном к новым условиям, могли также сохранить и шалашевидное жилье, соответствующее полуоседлому образу жизни» [8, с. 251]. 

Слово ураса возводится к монг. урц “1) чум, вигвам, хижина; 2) балаган”, бур. урса “конусообразный шалаш; чум”. С.С. Харьковой отмечено, что «*uriса, —са – аффикс со значением предмета, на который направлено действие, < *üri— “дуть против (о ветре)”, монг. ури – “разг. дуть против (о ветре)”; урдааса урих “дуть с юга (о ветре)”…, т.е. *urica изначально содержало понятие “место, где можно скрыться от ветра”» [12, с. 81].

Из монгольских языков проникли основы суорун ‘дом, жилье, обиталище’, бараан ‘вид, обстановка дома’, бүкээк ‘шалаш, временное укрытие (от солнца и дождя)’.  Также следует отметить, что заимствовано значительное количество названий объектов хозяйственных сооружений: хаhаа ‘загон для скота’, дал ‘загон для скота’, күрүө ‘загон для скота’ и т.д.

Среди названий жилищ наиболее продуктивным является атрибутивное словосочетание типа «существительное + существительное»: як. диал. сутуруо дьиэ ‘изба из наклонно поставленных бревен’ [15, c. 116], ат балаҕан ‘избушка в виде двускатного шалаша’, көппөх ураhа ‘один из видов охотничьей урасы – конусообразного жилища якутов’ [там же, c. 89] и т.д.; б) тип «прилагательное + существительное» як. диал. ала балаҕан ‘изба, стены которой снизу и сверху состоят из горизонтальных, а посередине из вертикальных бревен’ [14, c. 43] – от ала ‘пегий, пестрый’, бүөрдээх отуу ‘разновидность урасы’ [15, c. 56], кэлтэгэй отуу ‘односкатный шалаш’ [там же, c. 109].

Якуты северных районов, рыболовы и охотники, вели образ жизни, близкий к образу жизни своих соседей-эвенков. Из эвенкийского заимствованы такие наименование как: күүлэ ‘сени, передняя, притвор, пристройка’, үүтээн ‘чум, жилище’, титиик ‘летний хлев’. Вероятно, наряду с другими элементами культуры, монголоязычные якуты восприняли у эвенков тип жилища, которое назвали по-своему – чум из ровдуги тордох (от монг. tortag ‘копоть, гарь’, что указывает на способ приготовления ровдужных покрышек, эвенки такое жилище называли цукча).  Это жилище «состоит из небольших шестов, которые образуют конус. Обтягивается снаружи тремя или четырьмя полотнищами, сшитыми из грубой оленьей замши. Верх остается открытым для прохода дыма и света» [8, с. 262]. Перенято от эвенков название конического жилища холомо ‘зимнее жилище из жердей, составленных конусообразно и обложенных дерном’ <*голомо ‘бревенчатый’, эвенк. голо ‘бревно’, изжердей, крытых корой и обсыпанных землей или обложенных дерном.

Лексем, русского происхождения, обозначающих наименования жилищ, сравнительно много. Вероятно, они начали проникать в якутский язык начиная с XVI века: бабаарына дьиэ ‘срубовое помещение, имеющее от 5 до 12 стен (большой частью на трактах)’ – от рус. поварня [15, c. 56], хасыаҥка дьиэ ‘якутская юрта, где столбы заменены рублеными углами в лапу’ – от рус. казенка [14, c. 284], як. диал. холуода дьиэ ‘дом со стенами, закрепленными в продольных пазах на стойках’ – от рус. колода [15, c. 224], ыстаан ‘временный чум охотника’ – от рус. стан (сборное место охотников и ночлега) [14, c. 315].

Наименования жилищ якутского языка по мотивирующим принципам номинации можно разделить на следующие группы:

а) обрядовые: үргүө дьиэ ‘обрядовая юрта, в которой отец и мать молодожена только с ближайшими родственниками делят на другой день после приезда молодой привезенное ею мясо’ [там же, с. 270]. Название, вероятно, имеет монгольское происхождение: <*örgüge ‘палатка, дворец хана или знатной персоны’ <örgü- +-ge, аффикс ge— со значением предмета, на который направлено действие, < *örgе – ‘поднимать вверх; возносить, возвышать’ [12, с. 77–88]. У шорцев обнаружено схожее свадебное ритуальное жилище, носившее название одаг, о котором отмечено следующее: «… конический шалаш из 7–9 березок, верхние концы которых связаны вместе. Покрытием ему служила береста, обвязанная веревками. Посредине его на земле раскладывался огонь. В этом шалаше жених и невеста проводили некоторое время перед тем, как окончательно поселиться вместе в настоящем жилище. Известно, что свадебный обряд является консервативным элементом культуры и в нём, как в музее древности, долго сохраняются пережитки наиболее ранних явлений материального производства и идеологии» [11, с. 110–111]. Было еще кийиит ураhата ‘ураса невесты’, функции которогов конце XVIII века перешли в хаппахчы ‘на северной стороне якутской юрты место для спанья молодой девушки или молодоженов, отгороженное перегородкой или натянутой ширмой из ситцевого материала, бересты, кожи, чулан’ [13, с. 317]. Интересно в этом отношении следующее описание О.В. Ионовой: «Во времена, когда у якутов имело место многоженство (до XVIII в.), каждой жене ставилась отдельная ураса. С этим, может быть, связан обычай давать в приданое определенное количество бересты для постройки урасы (дьиэ туоhа) … У эвенков также в приданое жена приносила «шалашную покрышку из замшевых кож», ценившуюся очень высоко… В урасах, принадлежавших женам, жили их дети. Ураса жен были пристанищем ийэ ууhа, входивших в единый аҕа ууhа» [8, c. 253]. В 30-х годах XX века можно было видеть последние якутские урасы. Существовалоещежилище особого назначения – буойду дьиэ ‘большой чум, шатер для витязей, хосунов’ [9, с. 300];

б) сезонные: зимние и летние. Зимние жилища якуты называли кыстык ‘зимовка’, а летние сайылык ‛летник’, кроме них было еще и осеннее жилище oтор ‛стоянка, где осенью после сенокоса и до первого снега располагалось временное жилище человека и пастбище с отавой для скота’. В первой половине XIX века таких поселений было мало, и они встречались только у богатых якутов [5, с. 13].   Названия сезонных жилищ есть и в диалектах: кыспа ‘зимняя изба’ [14, с. 139], очуруун туос ураhа ‘летняя берестяная ураса’ [там же, с. 191], таабынай ‘летний берестяной чум’ [там же, с. 230];

в) наименования в зависимости от материала: хаптаhын отуу ‘шалаш из досок’, хатырык отуу ‘шалаш, покрытый лиственничной или еловой корой’, ньалба отуу ‘шалаш, покрытый отавой’;

 г) наименования по форме жилищ: дулҕа ‘жилище пирамидальной формы с усеченной вершиной’ – от дулга ‘постройка пирамидальной формы’ [там же, с. 89], кэлтэгэй китиик ‘односкатный шалаш’ [15, с. 109], бүтэй отуу  ‘двускатный шалаш’ [там же, с. 57].

Итак, к приходу русскихвXVII вв.у якутов были следующие виды жилищ: 1) типа юрты-балагана (зимние, летние, осенние); 2) типа чума-холомо; 3) типа урасы, крытой берестой. Как отмечено Ф.М. Зыковым, разнообразие типов жилищ у якутов говорит о сложном историческом пути: «основные типы жилищ якутов имели прототипы на юге, затем по мере приспособления к новым климатическим условиям происходило некоторое их изменение, отчасти усложнение» [5, с. 60]. Кроме этого, названия жилищ якутов свидетельствует о значительной культурной перестройке и переходе к оседлому образу жизни. Дальнейшая сравнительно-историческое исследование и глубокая этимологическая реконструкция выявит еще неизвестные факты якутского языка.

Литература

1. Аникин А.Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских, и палеоазиатских языков. – Москва; Новосибирск: Наука, 2000. – 768 с.

2. Антонов Н.К. Материалы по исторической лексике якутского языка. – Якутск: Якут. кн. изд, 1971. – 174 с.

3. Барашков П.П. Влияние эвенкийского языка на якутский язык // Взаимовлияние эвенкийского и якутского языков / под ред. Н.И. Гладковой. – Л.: Наука, 1975. – С. 158–161.

4. Дыбо А.В. Материальный быт ранних тюрок. Жилище // Природное окружение и материальная культура пратюркских народов. – М., 2008. – С. 219–272.

5. Зыков Ф.М. Поселения, жилища и хозяйственные постройки якутов XIX – начала XX вв. // Историко-этнографическое исследование. – Новосибирск, 1986. – 100 с.

6. Иванов М.С. (Багдарыын Сюлбэ) О названиях некоторых видов якутских жилищ (по данным топонимики) // Якутский язык: Лексика, Семантика: сб. науч. тр. – Якутск: ЯФ СО АН СССР, 1987. – С. 95–107.

7. Иванов С.А. Старинные названия якутского жилища (лингвокультурологический аспект) // Северо-Восточный гуманитарный вестник. – 2017. – № 1(18). – С. 105–112.

8. Ионова О.В. Жилые и хозяйственные постройки якутов (историко-этнографический очерк). 1952 // Архив ЯНЦ СО РАН. Ф. 5. Оп. 1. Д. 224.

          9. Ксенофонтов Г.В. Ураангхай сахалар: Очерки по древней истории якутов. – Якутск: Нац. изд-во Республики Саха (Якутия), 1992. – Т. 1, кн. 1, 2.

11. Потапов Л.П. Очерки по истории Шории. – М.–Л. – 1936. – С. 110–111. 

12. Харькова С.С. К этимологии наименования разновидностей жилища в монгольских языках // Монголоведение: сб. ст. Вып. 1. Элиста: АПП «Джангар», 2002. С. 77–88.

                                                 Источники

БТСЯЯ, 2016 – Большой толковый словарь якутского языка: в 15 т. Т. ХIII (Буква Х) / под ред. П.А. Слепцова. – Новосибирск: Наука, 2016. – 639 с.

ДСЯЯ, 1976 – Диалектологический словарь якутского языка / П.С. Афанасьев, М.С. Воронкин, М.П. Алексеев. – М.: Наука, 1976. – 392 с.

15. ДСЯЯ, 1995 – Диалектологический словарь языка саха / М.С. Воронкин, М.П. Алексеев, Ю.И. Васильев. – Новосибирск: Наука, 1995. – 296 с.

 И.Б. Иванова

АФФИКСЫ МНОЖЕСТВЕННОСТИ

В ЯКУТСКОМ ЯЗЫКЕ

Морфологические средства выражения множественности в якутском языке представлены грамматическими формантами как аффиксы. В монографии “Морфологические особенности говоров якутского языка” С.А. Иванова, посвященной описанию морфологических особенностей современных якутских говоров с привлечением сравнительно-сопоставительного материала из тюркских, монгольских, тунгусо-маньчжурских языков, в разделе “Диалектные различия в формах множественности” [Иванов, 2014, с. 23-42] детально описаны вопросы происхождения, территориального размещения, функционирования аффиксов множественности в якутском языке. Помимо нынеизвестных формантов, в якутском языке были зафиксированы следующие виды форм собирательной множественности, которые относятся к раннему этапу развития тюркского языка: —х-: кумах ‘песок, пески’, талах‘ива’, атах ‘ноги’, харах ‘глаза’ [Иванов, 2014, с. 24], —с-: биһиги ‘мы’, эһиги ‘вы’, үгүс ‘много, множество’ [СИГТЯ 1988, с. 311], —ча-: барча‘груда, куча’, —н-: түмэн ‘сообщество’, —л-: оргул ‘куча, груда’, күөдэл ‘ворох, куча тряпья, мусора, хлам’ [СИГТЯ 1988, с. 10-22].

Наиболее распространенным в древних и современных тюркских языках (кроме чувашского) грамматическим показателем множественного числа является  аффикс -лар. Данный морфологический способ образования формы множественного числа не отличается от общетюркской модели. В якутском языке аффикс -лар присоединяется к именным, глагольным основам и может встречаться как в конце, так и в середине слова. Показатель множественного числа -лар сочетается с существительными, обозначающими предметы или предметные явления, поддающиеся счету, указывает на то, что количество указанных предметов больше одного, т.е. предметов два и больше. «Аффикс —лар известен по самым ранним письменным источникам и имеет много разновидностей, появившихся вследствие ассимиляции конечными согласными основы его начального согласного, вследствие выпадения согласных и действия гармонии гласных» [Иванов, 2010, с. 82].В середине XX века Г.А. Никифоров [Никифоров] рассматривал случаи употребления форманта множественного числа -лар, который, в свою очередь, имеет различные оттенки значений, вытекающие из содержания предложения, из синтаксических отношений слов в предложении, например, выражение неопределенного множества (аттар «лошади»), собирательности (Болтоойоптор, Эрдэлиирдэр), обозначение коллектива людей по собственному имени (намнар, табагалар), выражение периодической повторяемости слов (кураан сайыннар кэлэн ааспыттара «засушливые лета прошли»), качественного отличия веществ и их размещения в пространстве (өрүс ортотугар кумахтар үөскээбиттэр «в середине реки образовались пески»), возвеличительно-ласкательной окраски слов (арылыйар күннэрим күндү таастыы күлүмнээн … «Ясное солнышко мое, сияя как драгоценный камень …»), уничижительного и некоторых других оттенков при местоимениях (миигиннэри ылаллар «всех берут, даже меня»), также -лар используется вместо соединительных союзов (Машалар, Катялар – бары) и с числительными (аттарбыт алталар). Г.А. Никифоровым также рассматривалось и выражение множественного числа в глагольных формах 3 лица. Таким образом, анализ семантических особенностей аффикса -лар показывает, что он многозначный, помимо основного значения – раздельной множественности, он выражает и собирательную множественность. 

При изучении формальных показателей множественного числа необходимо отметить наличие монгольского показателя множественности -т. Как отмечает Л.Н. Харитонов, «можно полагать, что когда-то в якутском языке некоторые имена, приобретающие собирательное значение, во множественном числе имели аффикс —т. Впоследствии аффикс -т постепенно утратил значение множественного числа, и его стали подчеркивать еще аффиксом —лар» [Харитонов 1947, с. 102]. В современном якутском языке форма —т может быть обнаружена только при морфологическом анализе слова, его принято считать «пережиточным». Этот показатель выделяют в основах, обозначающих преимущественно возрастные и родственные термины: уолаттар «мальчики», кыргыттар «девочки», оҕонньоттор «старики», эмээхситтэр «старухи», тойоттор«господа, хозяева», хотуттар «госпожи, хозяйки» и т.д. По А.М. Щербаку, подобные формы не являются тюркскими по происхождению и, недаром, к таким формам дополнительно присоединяется собственный аффикс множественности [Щербак 1977]. Интересно отметить, что в северных говорах якутского языка аффикс -т присоединяется по аналогии и к исконно тюркским основам. Например, күөлэттэр (вместо лит. күөллэр «озера»), ыалаттар (вместо лит. ыаллар «семьи») и т.д. [Иванов, 2010, с. 48].

Также существуют падежные формы на -лыын, -лары, -лаах, которые  используются в разных ипостасях, выражая при этом множественность, собирательность, количественную неопределенность. Например, в сочетании с собирательными местоимениями бары ‘весь, все’, барыта ‘весь, всего’, бүтүн ‘весь, целый’ аффикс совместного падежа -лыын выражает конкретную собирательность. Имена с аффиксом -лыын могут употребляться без наличного или подразумеваемого подлежащего в форме основного падежа, выступая как самостоятельные предложения: Ыhыахха эдэрдиин, кырдьаҕастыын, оҕолуун, дьахтардыын – бука бары мустан көрүлүүллэр ‘На кумысном празднике ысыахе собираются и веселятся и молодые, и старые, и дети, и женщины’; и при этом нередко слова, выступающие в форме совместного падежа, завершаются обобщающим словом: Элиэлиин, тураахтыын, кустуун, хаастыын –— көтөр барыта кэлбит ‘И коршуны, и вороны, и утки, и гуси – все птицы прилетели’ и т.п. [ГСЯЛЯ, с. 132].

Форма —лары, выделенная впервые С.В. Ястремским [Ястремский, с. 54] как особый падеж, у Е.И. Убрятовой называется как «винительно-собирательный падеж» [Убрятова, ИПСЯЯ, с. 132-134] и считается аналогичной формой форме совместного падежа —лыын:Фашистар оҕолору, оҕонньоттору, дьахтардары – дьону барытын кыдыйаллара ‘Фашисты истребляли всех – и детей, и стариков, и женщин’;Соннору, бэргэhэлэри, үтүлүктэри – барытын дьиэҕэ хаалларан, атаҕынан куоппут ‘И пальто, и шапку, и рукавицы – все это оставив в доме, он убежал’ и т.п. [ГСЯЛЯ 1982, с. 139]. А другие исследователи падежную форму -лары [Харитонов, 1947,с. 112] считают формой, занимающей промежуточное положение между формой падежа и производного наречия.

Следующим в состав языковых средств выражения множественности входят маркированные слова с формантом —лаах, который известен как аффикс обладания. О.Н. Бетлингк отмечает: «Этим аффиксом может быть образован адъектив со значением «снабженный чем-либо, имеющий что-либо» от каждого субстантива» [Бетлингк, с. 276]. О том, что аффикс -лаах, когда употребляется при собственных именах и названиях людей, выражает значение групповой множественности(или совместности, собирательности), содержится в статье Е.И. Убрятовой “Аффикс обладания -лаах в якутском языке” [Убрятова, 2011, 242-247; Убрятова, 1950, 71-72]. В составе этой множественности могут подразумеваться не только члены семьи или домочадцы, но также случайная совместность. В целом, для существительных с -лаах характерно обозначение множества в совокупности на основе общего признака. Например, Уйбаныаптаах үлэhит дьон ‘Иванов и его семья (все Ивановы) настоящие трудяги’. Среди прочих функций аффикс —лаах часто используется в качестве союза при однородных членах, тем самым выражая множественность предметов.  В якутском языке два однородных члена, так или иначе связанных друг с другом, образуют особое словосочетание, первый член которого имеет аффикс обладания -лаах. Например, оҕонньордоох эмээхсин олорбуттара эбитэ үһү ‘старика имеющая старуха жили’ [Убрятова, 2011, с. 247].

Таким образом, в языкознании информация по вопросам этимологии некоторых аффиксов множественности содержатся в работах тюркологов и исследователей якутского языка, как А.Н. Кононов, А.М. Щербак, Е.И. Убрятова, Л.Н. Харитонов и др. Основное исследование, касаемо диалектных различий в формах множественности в якутском языке, было написано С.А. Ивановым в работе “Морфологические особенности говоров якутского языка”. Выявлено, что морфологическими формами выражения множественности и собирательности в якутском языке являются не только аффиксы -лар и —т, но аффикс обладания —лаах; падежные формы -лары, -лыын.

Литература:

1. Грамматика современного якутского литературного языка. Т. 1. Фонетика, морфология. – М.: Наука, 1982. – 496 с.
2. Иванов С.А. Диалектологический атлас якутского языка (сводные карты). Ч. II. Морфология и лексика. – Новосибирск: Наука, 2010. – 177 с.
3. Иванов С.А. Морфологические особенности говоров якутского языка. – Новосибирск: Наука, 2014. – 248 с.
4. Кононов А.Н. Показатели собирательности-множественности в тюркских языках: Сравнительно-исторический этюд. – Л.: Наука, 1969. – 31 с.
5. Никифоров Г.А. О значениях аффикса -лар в якутском языке //Тюркологический сборник. №1. – М.:Л, 1951. – С. 136-142
6. Пекарский Э.К. Словарь якутского языка. Т. III. – Л., 1959
7. Толковый словарь якутского языка. Том I (Буква А). – Новосибирск: Наука, 2004. – 678 с.
8. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Морфология. – М.: Наука, 1988. – 560 с.
9. Убрятова Е.И. Исследования по синтаксису якутского языка. I. Простое предложение. – М.;Л.: Изд-во академии наук СССР, 1950. – 304 с.
10. Убрятова Е.И. Избранные труды. Исследования по тюркским языкам. – Новосибирск; РИЦ НГУ, 2011. – 282 с.
11. Харитонов Л.Н. Современный якутский язык. Ч. 1. Фонетика и морфология. – Якутск: Кн. изд-во, 1947. – 312 с.
12. Щербак А.М. Очерки по сравнительной грамматике тюркских языков (Имя). – Л.:Наука, 1977. – 190 с.
13. Ястремский С.В. Грамматика якутского языка. 2-е изд., 1938.

Кузьмина Раиса Петровна, к. филол. н.

ОТРАЖЕНИЕ КОНЦЕПТА «СНЕГ»

В ПАРЕМИОЛОГИЧЕСКИХ ЖАНРАХ ЭВЕНСКОГО ФОЛЬКЛОРА

В языковой картине мира эвенов зафиксировано мировоззрение и представление об окружающем мире миноритарного этноса, живущего на бескрайних просторах Крайнего Севера. По Вильгельму фон Гумбольдту, «языки – это иероглифы, в которые человек заключает мир и свое воображение; при том, что мир и воображение, постоянно создающее картину за картиной по законам подобия, остаются в целом неизменными, языки сами собой развиваются, усложняются, расширяются. Через многообразие языков для нас открывается богатство мира и многообразие того, что мы познаем в нем; и человеческое бытие становится для нас шире, поскольку языки в отчетливых и действенных чертах дают нам различные способы мышления и восприятия» [4, с. 349].

Самым характерным признаком зимы в языковой картине мира эвенов является снег. У народов Севера наименования снега представлены весьма разнообразно. В эвенкийском языке А. Н. Мыреева выделяет 50 названий снега, в эскимосском языке – 20 наименований [7], в якутском языке С. А. Иванов выделяет свыше 20 наименований снега[5, c. 174].

Общее название снега в говорах и диалектах эвенского языка имеет следующие фонетические варианты: иманра Ол, П, имăндă Алл, М, Т, Н-К, иманна Ох, Б, имондо Ск, Лам, имса Арм [9].

В эвенском языке снег получает название по своему размеру, форме, по глубине, по времени выпадения, по своему слою, плотности, по времени таяния, по месту, где лежит, и репрезентируется следующими лексемами: емсамлан Арм «снежный»; имананӈа Ол, Алл, Б, М, П, Т, имонаӈӈо Лам, Ск«снегопад»; иманракакан Ол, имандаккан Алл, Н-К, имандоккан, имондокакан Лам, Ск, иманнакакан Б «снежинка»; иманралкан Ол, имандалкан Алл, Т, Н-К, иманналкан Б, имондолкан Лам, Ск«снежный»; иматиӈ «завалинка (снежная)»; хиӈилгэн «снегопад»; намас, намасак Ол, Б, М, П, намос~намоһ «снег (глубокий)»; ирпи«свежевыпавший снег»; уӈу «затвердевшая куча снега, занесенная ветром»; уӈутла «снег в местности скученный, местами гладкий, ровный, неглубокий»; аӈар «снег, истоптанный оленями»; боглур «снег, тающий по тропе, дороге»; буркутла Ол «снежный ком»; бот «град, снег с градом»; умкат, умкот Лам «снег на деревьях, пнях»; умкач, умак «большое скопление снега на деревьях»; хэӈкэгэ Ол, Ск, Лам, М, хэӈкэкэн Ох «рыхлый снег»; чөнир, Арм солир «глыба снежная, навес снежный»; чунир «сугроб»; элэн «целина (глубокий снег), бездорожье»; өлөмдө Лам, Ск «целина (глубокий снег), бездорожье»; хэӈкэҕэ Ох «рыхлый снег»; чиччаӈ Ск «снег (утоптанный, твердый)»; онир«снег, не тающий летом на горах»; онирсаг «местность с изобилием снеговых бугров»; буркун Ол, П, М, Ск, Лам «выпадение первого снега; метель»; буркутла Ол «снежный ком» [Там же].

В паремиологических материалах эвенов самое большее количество загадок ӈэнукэр зафиксировано о снеге, являющемся предвестником зимы, защитником от холода и мороза, укрывающем землю своим теплым одеялом из белого заячьего меха и ассоциирующемся по своей белизне с белым заячьим мехом: Кунтэкэӈэт мунрукасач дассан (тугэни) [3, с. 129]./ «Наша поляна заячьей шкуркой покрылась (зима)»; Тугэниду хялтадук дасуччоттан, аййоттан; нэлкэ ноӈан хөррөттэн (иманра ) [Там же, c. 82]./ «Зимой защищает от мороза, помогает, весной он уходит (снег)»; Нёбати хулракан төру даскаран.Нӫлтэн дулракан тарак-та ачча огран (иманра) [Там же, с. 12]. /«Белое одеяло землю покрывает. Солнце согревает –оно исчезает (снег)».

В загадках лексема иманра «снег» чаще всего используется с прилагательным нёбати «белый», образуя аналитическую конструкцию нёбати иманра«белый снег», и наделяется зооморфными чертами:

Небати биникэн эсни мунрукан бис, дэгри-дэ биникэн эсни дэги бис. Тарак як? (Иманра)[Там же, с. 69]./ «Белый, а не заяц, летающий, а не птица. Что это? (снег)»;

Нёбати, эсни-дэ мунрукан бис, дэгсэн, эсни-дэ омӈэти бис (иманра)[Там же, с. 103]. /«Бел, а не заяц, летит, а не чайка (снег)».

В некоторых загадках используются суффиксы гачин/-гичин, -гчин для сравнения снега с чем-либо: Гөли ибдирив бэю, хакаргачин нёбатив (иманра) [Там же,с. 115]. /«Назови неизвестного, белого, как сахар (снег)»;

В эвенских загадках снег наделяется антропоморфными чертами:

Бэйди мөдук балдача биникэн, мөч ӈэлрэн (Иманра) [17, с. 300]. / «Сам в воде родился, но воды боится (снег)».

В зафиксированных паремиологических материалах встречается довольно много примет, где предвестниками плохой погоды являются не только домашние животные, но и весь окружающий животный мир: Орон һурканнокон – буркун тикчин [8]. / «Если олень прыгает – будет метель»; Ӈин ӈиннюн эвикэттэкэн – н`амӈолтон учаӈолбон. Ирулду биһөкөн – удон одни, тугө биһөкөн – буркун [Там же]. / «Если собака с собакой играют – погода испортится. Если летом – будет дождь, если зимой – метель»;

Өлики боло һэргинук өгилэ (суһугураникан) игэлкэнэт ойчиракон, төрэнтэкэн – иӈэйэлдэй гөӈнэр [Там же]. / «Если осенью белка снизу с шумом поднимается – к холодам говорят»; Боло (в сентябре) эрбэтэл өгили дөврөкөтнө – имондо амарра тикчин. Һэргили дөврөкөтнө – һотуру тикчин [Там же]. / «Осенью (в сентябре) гуси высоко летят – снег позже выпадет. Если низко летят – скоро выпадет (снег)».

В художественном дискурсе, где темой творчества выступает «Зима»,наиболее используемым эпитетом является нёбати иманра «белый снег» и гелбаты иманра «чистый, светлый, прозрачный снег»:

Нёбати иманра ач муднач гиркуттэн [7, с. 4]… / «Без конца и края стелется белый снег…».

Аике гелбэти                           «Прекрасный прозрачный, чистый

Хэӈкэгэ иманра                       Рыхлый снег

Төрыӈут дасча [2, с. 72]…     Укрыл землю…».

В художественных произведениях при описании снега используются суффиксы сравнения и подобия -мдас:

Иманрамдас гелбаты                      «Белый, как снег,

Хонӈачакан балдача [6, с. 139]…     Олененок родился…».

Таким образом, концепт «Снег» является одним из универсальных концептов в национальной культуре эвенского этноса. Паремиологические материалы и художественная литература, репрезентирующие данный концепт, характеризуют восприятие окружающей среды, специфику этнического мировоззрения эвенов.

Список источников

1. Бокова Е. Н.Дюганиӈи дёнтурам: стихи. Якутск: Бичик, 2011. 96 с.

2. Бокова Е. Н. Херилбу, инилбу одялра: стихи. Якутск: Бичик, 2013. 96 с.

3.Бурыкин А. А. Малые жанры эвенского фольклора. СПб.: Петербургское востоковедение, 2001. 288 с.

4. Гумбольдт В. фон.Языки и философия культуры. М.: Прогресс, 1985. 449 с.

5. Иванов С. А. Лексические особенности говоров якутского языка. Новосибирск: Наука, 2017. 392 с.

6. Кривошапкин А. В. Песни Севера:стихи. Якутск: Бичик, 1995. 256 с.

7. Мыреева А. Н. Особенности лексики эвенкийского языка // Материалы конференции, посвященной 100-летию со дня рождения профессора В. И. Цинциус. СПб.: Наука, 2002. С. 134-138.

8. Полевой материал автора статьи Кузьминой Р. П. Интервью в местн. Эдыбал Республики Саха (Якутия):записано 14 сентября 2005 г.

9. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: Л.: Наука, 1975. Т. 1. А-Н; 1977. Т. 2. О-Э.

10. Фольклор эвенов Березовки (образцы шедевров) / сост. д.ф.н. В. А. Роббек. Якутск, 2005. 360 с.

Владимир Попов, м.н.с.

ИГИ и ПМНС

К этимологии слова олоҥхо

           В 2005 году якутский героический эпос олоҥхо было объявлено ЮНЕСКО одним из шедевров устного и нематериального наследия человечества. Достойно удивления тот факт, что до сих пор в изданиях, посвященных олоҥхо, не приводится полный этимологический анализ этого слова. В данном кратком сообщении мы затронем историю вопроса, а также приведем некоторые свои соображения касающиеся дальнейших направлений этимологического поиска.

            Рассматривая труды исследователей прошлых лет, мы находим следующие сведения. В «Словаре якутского языка» Э.К. Пекарского олоҥхо сравнивается с кирг. өлөҥ ‘четверостишие, песня, стихи’. Приводится также фонетический вариант оноҥхо [Пекарский, 1818]. В этимологическом словаре тюркских языков Мартти Рясянена приводится казах. өлөҥ ‘Liedern aus viereiligen strophen, in denen der erste, zweite und vierte Vers einen Endreim naben (wie bei osm. mani ‘liedern’)’ (Букв.: песня из четырехстишия, в котором первый, второй и четвертый стих доводят конечную рифму (как при осм. mani ‘песня’) – перевод В.П.), а также сравнивается со знаком вопроса с якут. олоҥхо [Rasanen 1969, 371]. Попытку объяснить —хо сделал Н.К. Антонов, сравнив все так же с казах.-кирг. өлөҥ ‘песня’ + —ко (является реликтом общетюрк. кош ‘слагать, сочинять (стих песню)’. Далее автор сообщает: «Отсюда якутские коhуй ‘слагать стих, песни; воспевать’; коhоон ‘стихотворение’ (<тюрк кошуҕ ‘стихотворение, поэма’; кошак ‘историческая песня’. Таким образом, мы считаем, что якутское олоҥхо – сложное слово, состоящее из исконных тюркских основ өлөҥ ‘песня’ + коhоон ‘стихотворение, поэма, историческая песня’. Впоследствии это слово утратило элемент –hоон. То есть здесь имеет место стяженная форма олоҥхолоо ‘сказывать олоҥхо’, сходная с формой сөтүөлээ, сүтүөлээ ‘купаться’ от су (тюрк. су ‘вода’ – примеч. В.П) + түһүөлээ < тюрк. суҕа түшгүлэ— ‘купаться’» [Антонов 1974, 26].

            Гипотеза о киргиз.-казах. өлеҥ ‘песня’ [ОКС-2, 75], как основе слова олоҥхо, действительно, более чем заслуживает внимания. Если брать само слово өлеҥ, то, вероятно, оно родственно с ор (производное: тюрк. орла ‘вопить, кричать’) и *ыр ‘петь’. Здесь мы наблюдаем явление лямбдаизма и ротацизма. Ср. якут. ырыа ‘песня’, ыллаа ‘петь’. Вопрос об окончании —хо в олоҥхо остаётся открытым. Гипотеза Н.К. Антонова о стяжении не объясняет выпадение —hоон в хоhоон.

             Из этого же ряда ранние авторские объяснения автора доклада: кыпч. өлеҥ ‘песня’ + якут. куо ‘красавица’ < телеут. ко, коо ‘прекрасный, гармоничный’ [Пекарский, 1220] < гоё ‘красивый, чудесный’ [МОТ, 119], гуа ‘великолепный, красивый’ [МОТ, 124]. Т.е. ‘песнь (сказание) о красавице’, ведь сюжет многочисленных олоҥхо один и тот же: вражеский воин-демон похищает красавицу, а дальнейшее повествование строится на её спасении из рук врага главным героем.

              В связи с упоминавшимся ранее фонетическим вариантом оноҥхо напрашиваются параллели с бур. фольк. онтохон ‘сказ, сказка’ [БРС, 588]. Поскольку это слово в других монгольских языках не имеет параллелей и распространен преимущественно у западных бурят – эхиритов и булагатов, имеющих некоторую генетическую, культурную и языковую связи, то можно предположить, что оно связано с якут. оноҥхо.

              Есть ещё одна интересная гипотеза, не раз обсуждавшаяся нами с юбиляром д.ф.н. Спиридоном Алексеевичем Ивановым в кулуарных беседах. Казахский героический эпос о богатыре Аланкай-батыр во многом сходен с сюжетами якутского олоҥхо: описание места рождения богатыря, его самого и деяний структурно мало отличаются в этих двух эпических традициях. Давайте обратим своё внимание на собственное имя богатыря Аланкай. Обращаясь к явлению аканья и оканья в диалектах якутского языка и тюркских языках, прекрасно описанному С.А. Ивановым, мы увидим, что аланкай при выпадении ауслаутного —й превращается в *аланка – акающую, вероятно, архаичную фонетическую форму современного олоҥхо.

Дальнейшие исследования в данном направлении весьма интересны и перспективны.

Литература

1. Антонов Н.К. Заметки об эпосе якутов // Советская тюркология. — № 1 за 1974. — С. 25-28.
2. Монгол-орос толь. — М., 1951. – С. 716.
3. Орысша-казакша сөздiг. II том (О-Я). Алма-Аты, Казак совет энциклопедиясыныҥ бас редакциясы», 1981. — С. 592.
4. Пекарский Э.К. Словарь якутского языка. — 2-е изд. (фотомех.). — М., 1959.
5. Rasanen M. Versuch eines etymologischen Worterbuchs des Turksprachen. – Helsinki, 1969.

Оконешников Е.И., д.ф.н. ИГИПМНС СО РАН

Приветственный адрес к Э.К. Пекарскому в ознаменование его отъезда из Якутии в Санкт-Петербург

Многоуважаемый Эдуард Карлович!

 Четверть века тому назад Вы прибыли сюда к нам, в этот суровый и неприветливый край, молодым и полным энергии и сил человеком. Конечно, не по своей доброй воле, не для широкой умственной и общественной деятельности поселились Вы среди нас и избрали нашу убогую страну своей второй родиной. Нет, не эти лютые -50º морозы, замораживающие человеческую кровь, не этот беспросветный мрак невежества, заглушающий всякие проблески человеческого ума – могли привлечь Вас сюда: то было последствие тяжелого бюрократического режима, окутавшего свинцовым мраком пробуждающееся самосознание русского народа и племен, связанных с ним своей судьбой. Действительно, средство оказалось верным: немало пылких юных сердец приняла в свои холодные объятия наша бедная родина, невольная виновница страданий жертв искупления; немало она схоронила в своих недрах светлые упования и высокие порывы к великим идеалам человечества. Таким образом, начало Вашего пребывания в нашей угрюмо-молчаливой тайге, среди нас – людей, всю свою жизнь неустанно борющихся с безысходной нуждой и невыносимо тяжелыми условиями, не могли предвещать Вам ничего утешительного впереди, и тем более, манить какой-либо надеждой, что эти именно условия создадут ту почву, на которой расцветут Ваши дарования и выдающаяся способность достигать намеченной цели, несмотря на все те лишения, несмотря на всю ту нужду, которые Вы должны были испытать здесь.

Как прозрачный горный ручей ищет выхода из-под ущелья и, найдя какую-либо незаметную расщелину, низвергается широким истоком, питая засохшие поля, так и Ваша  жаждущая кипучей деятельности натура нашла в нашей убогой жизни  достойную себе работу.

Мы глубоко верим, что она займет подобающее место в истории нашего народа, если ему не суждено играть какую-либо роль в мировом шествии народов, то по крайней мере, Ваша работа будет служить памятником его былого существования, а мы будем утешаться мыслью, что наш бедный, но милый нашему наболевшему сердцу язык, которым мы выражаем наши редкие радости и наши многообразные страдания, останется сохраненным навсегда.

Мы говорим о Вашей удивительной по своей кропотливости, замечательной по продолжительности работе по собиранию нашего фольклора и по составлению Словаря нашего языка, над которым Вы трудились неустанно целых 24 года и провели самые лучшие годы свои. Этот капитальный труд один, не говоря о других отраслях Вашей деятельности среди нас побуждает выразить Вам, при разлуке с Вами, нашу искреннюю и глубокую признательность за Ваши труды и высказать наше душевное пожелание, чтобы дальнейшая Ваша деятельность на новом месте, так удачно совпавшая с грядущим обновлением общественной и государственной жизни на всем пространстве Российской империи, соединяющий в себе разные племена и народы, и освобождением от стальных целей бюрократического произвола, была такой же плодотворной, как и раньше.

Просим Вас, Многоуважаемый Эдуард Карлович, и вдали от нас не забывать наш бедный и несчастный народ, мы же сохраним о Вас в наших сердцах самые лучшие воспоминания.

Август 2 дня 1905 г. г. Якутск.

Почетный Якут, бывший Голова Дюпсинского улуса, Член-соревнователь Императорского Русского географического общества, Председатель Якутского Сельскохозяйственного общества В.В. Никифоров.

Краткие комментарии и примечания

Деловое сотрудничество В.В. Никифорова с Э.К. Пекарским началось с организации Якутской сибиряковской экспедиции (с 1894 г.) и продолжалось до 1928 года. Ниже приводим отрывки из их переписки, имеющие отношение к указанной теме.

Постановлением Якутского правительства от 11 апреля 1924 г. Э.К. Пекарскому было назначено ежемесячное пособие в размере 25 рублей. В одном из писем Василий Васильевич поздравил Э.К. Пекарского с назначением ему ежемесячного пособия. В ответном письме Э.К. Пекарского находим, в частности, следующие слова: «… Ваше поздравление с назначением пенсии напомнило мне то незабываемое время, когда Вы так красочно охарактеризовали мои работы по изучению языка и края еще 1905 году в поднесенном мне адресе, который храню, как сокровище и который до сих пор был для меня, так сказать, духовной наградой. Теперь к ней присоединяется и награда материальная, на которую я не рассчитывал, но которая является доказательством того, что мои труды не забыты и по-прежнему ценятся».

В другом письме к В.В. Никифорову от 13 июля 1924 г. говорится: «… в составленном Вами сказано уже так много, что моя скромность нисколько не пострадает, если Вы сочтете нужным повторить то же в печати даже при моей жизни, которая действительно была отдана облюбованному делу… Словарь у меня на первом плане, и мне просто трудно теперь отвлекаться даже на писание писем».

Провожу отрывок из письма В.В. Никифорова от 8 июля 1924 к Э.К. Пекарскому, где читаем: «… я остаюсь и теперь, как 20 лет тому назад, когда в числе немногочисленной якутской группы интеллигенции подносили Вам адрес, убедительным сторонником того, что Вы были одним из создателей и основателей якутской письменной литературы».

Э.К. Пекарский вошел в историю отечественной и мировой тюркологии как создатель фундаментального «Словаря якутского языка» в 13 выпусках. В нем зафиксировано около 38 тысяч словарных единиц, состоящих из знаменательных, служебных и вариантных слов. В целом в «Словаре» нашло точное и максимально точное отражение в синхронном среде бесписьменное состояние якутского языка дореволюционного периода.

Современным читателям еще раз напомним, что якутская интеллигенция еще тогда, в 1905 году глубоко понимала научное и практическое значение трудов Э.К. Пекарского и впервые от имени народа саха из уст его лидера Василия Васильевича Никифорова прозвучали удивительно проникновенные слова признательности, благодарности и восхищения.

Источники

1. Санкт-Петербургский филиал архива РАН, Фонд 202, Опись 1, Дело 114, Листы 133-135 [Ф. 202, Оп. 1, Д., 114, Л. 133-135].
2. Переписка Э.К. Пекарского с представителями якутской интеллигенции хранится в Санкт-Петербургском филиале архива РАН, Фонд 202, Описи 1 и 2.